2. ИЗ ХУДОЖЕСТВЕННО-КРИТИЧЕСКИХ СТАТЕЙ

В. В. Стасов. ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА 1871 ГОДА («С.-Петербургские ведомости», 1871, 8 декабря, № 338. Подпись: В. С.)

Из числа петербургских художников появились на выставке все трое первых: барон Клодт, (Речь идет о большом рисунке пером «Лес» (1871), который был использован в картине 1872 г. «Сосновый бор. Мачтовый лес в Вятской губернии». Рисунок находится в Саратовском гос. художественном музее им. А. Н. Радищева.) гг. Шишкин и Боголюбов. [...] Г-н Шишкин выставил три вещи: «Сосновый лес» - великолепный, как большинство пейзажей этого отличного живописца, «Вечер» (Картина «Вечер» находится в ГТГ.) - большая картина с прекрасными эффектами и замирающими красными отблесками солнечного сияния на дороге, на заборе и на стенах древесных, наконец, гравюра крепкой водкой «Вид на острове Валааме», (Стасов имеет в виду офорт, получивший названия «На краю березовой рощи» и «Лес». Был исполнен по заказу Общества поощрения художников для раздачи в виде премий членам Общества за 1871 г.) на наши глаза доказывающая, что и теперь г. Шишкин хорошо владеет иглой и эффектами гравировального дела (хотя отпечатана его доска не везде довольно мягко и гармонично), и что впоследствии мы вправе ожидать от него удивительного мастерства и по этой, столь желательной для русской школы, специальности.

П. М. Ковалевский. ВТОРАЯ ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА КАРТИН РУССКИХ ХУДОЖНИКОВ («Отечественные записки», 1873, т. CCVI, № 1, отд. II, с. 97-98. Подпись: П. К. Ковалевский Павел Михайлович (1823-1907) - поэт, писатель, художественный критик.) (1873)

Добросовестный и дельный г. Шишкин, кроме превосходного рисунка пером, «Речка», (Вероятно, это рисунок, находящийся в Симферопольской картинной галерее под названием «Лесной пейзаж».) - в чем он не имеет у нас соперника,- выставил два больших пейзажа: 1) березовую рощу весною - свежую и правдивую передачу северной растительности, деревьев, травы, цветов... и 2) лесную глушь - почти этюд, несмотря на значительные его размеры. (Речь идет о картинах «Лесная глушь» и «Полдень. Перелесок».) Это один из тех удачных портретов хвойного леса, какие умеет так хорошо делать г. Шишкин. Трущоба с пнями и корнями, заплесневелыми, обросшими подушками зеленых мхов, с нагроможденным валежником, стоячею водою и теменью частых, прямых, как частокол, смолистых стволов - такой мотив этюда. Все это передано очень сильно и реально, как обыкновенно передают только знатоки своего дела. Словом, в общем я вижу больше движения, толкового и утешительного, более неустрашимости, чем трепета.

Неизвестный автор. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ВЫСТАВКА В ЗАЛАХ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРСКОГО ДОМА («Виленский вестник», 1873, 5 мая, № 96. Без подписи.) (1873)

Большой пейзаж Шишкина «Лесная глушь» представляет сырой, заросший разнообразными породами деревьев, лес. [...] Шишкин тщательно с намерением избегает всего, что способно искусственно возвышать естественную поэтичность сюжета, каковы, например, эффекты освещения или выбор необыкновенных форм. Его лес совершенно верен природе, он вовсе не особенно красивый лес; рядом с могучими представителями лесной растительности стоят тощие деревца, жалкий мох и сухой валежник играют здесь большую роль. Освещение совершенно простое, здесь нет ни веселого весеннего солнца, ни эффектов потухающего летнего заката. Над лесом стоит обыкновенный, небогатый светом, серый полдень. Картина написана без всяких претензий, но именно потому она так нам и нравится; она прекрасна своей верностью природе, своей правдой. [...] Перед картинами Шишкина вы никогда не услышите разговоров по поводу каких-нибудь второстепенных частностей; там каждый инстинктивно старается уловить общую точку зрения, чтобы понять смысл целого и насладиться его впечатлением, а это и служит лучшей характеристикой того, как умеет ставить свои задачи и справляться с ними названный художник.

П. Н. Петров (?) ПЯТАЯ ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА («Биржевые ведомости», 1876, 27 марта, № 85. Подпись: П. П. Петров Петр Николаевич (1827-1891) - историк искусств и художественный критик.) (1876)

Лучшая из четырех картин Шишкина на передвижной выставке - «Чернолесье», кроме капитальных достоинств своих, самым оживлением пейзажа, посредством бокового скользящего луча, невольно заставляет признать в авторе великого мастера, равного которому между русскими живописцами растительной природы еще не находилось, хотя при таком признании невольно приходит на память гениальный юноша Лебедев, распростившийся с жизнью при начале самостоятельного поприща. Мы помним первые пейзажи Шишкина - его виды Валаама. Помним, как много в них уже было задатков той силы и обширности взгляда на природу, которые составляют теперь достояние нашего неподражаемого изображателя лесных чащ. Упорным трудом и любовью к искусству все блистательные задатки своего дарования г. Шишкин развил теперь в мощь великого мастера, которому пет в технике препятствий к выражению чего бы он ни захотел из тонко подмеченного им в природе. Вне ее теперь для Шишкина нет мотивов, и она остается для него единственным образцом для постоянного изучения, при неиссякаемом у него потоке творчества. Таково наше мнение о художнике.

Неизвестный автор. НА ПУТИ НА ВСЕМИРНУЮ ВЫСТАВКУ И ШЕСТАЯ «ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА» («Свет», 1878, март, вып. 3, с. 100. Без подписи.) (1878)

Русский художник всегда остается русским. [...] Лучшим образчиком этой национальной самобытности мы можем поставить из наших пейзажистов талантливого художника Шишкина, превосходный портрет-картина которого работы Крамского - отправлен теперь на «всемирную» выставку. (И. Н. Крамской. Портрет И. И. Шишкина, 1873 (ГТГ).) Под влиянием Дюссельдорфской школы он рисует немецкий пейзаж, но уже в этом пейзаже (картина составляет теперь собственность г. Воронина) можно видеть самобытную русскую складку. (Речь идет о картине «Вид в окрестностях Дюссельдорфа».) Под влиянием этой школы, с изумительной быстротой и силой развертывается в нем талант неподражаемого рисовальщика, и немцы дивятся его рисункам, как небывалой, неподражаемой вещи. Возвращается он в Россию и быстро стряхивает с себя все следы немецкого влияния. Русский пейзаж, русская природа становятся его любимой сферой творчества. Из глухих, диких лесов своей родины, из лесной глуши, из болот, заросших лесной чащью,- он выходит на простор, необъятную ширь русских полей. (Имеется в виду картина «Рожь».)

В. В. Стасов. ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА 1878 ГОДА («Новое время», 1878, 30 марта, № 749.)

Наши пейзажисты представили на передвижную выставку несколько прекрасных вещей [...]. Первое место занимает «Рожь» г. Шишкина - мотив им, кажется, еще никогда не пробованный и мастерски нынче выполненный. Эта рожь кажется сам-восемь-десят, такая она тучная, роскошная; она наполняет золотистыми отливами всю картину и только в середине разгибается в обо стороны, чтобы пропустить вьющуюся тропинку с бредущими по ней крестьянками. В двух местах из-за ржи поднимаются, великолепными лиственными столбами, громадные сосны, словно колонны портала.

А. В. Прахов. ВЫСТАВКА В АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ ПРОИЗВЕДЕНИЙ РУССКОГО ИСКУССТВА, ПРЕДНАЗНАЧЕННЫХ НА ВСЕМИРНУЮ ВЫСТАВКУ В ПАРИЖЕ («Пчела», 1878, № 17, с. 262. Подпись: Профан.) (1878)

Настоящая краса всероссийского пейзажа, исполинские, почти девственные леса, позднее завоевывают себе почетное место в русском искусстве, благодаря классической деятельности И. И. Шишкина. Он первый отнесся к лесу с такой искренней и глубокой любовью и первый сумел воспроизвести русский лес с таким блестящим, образцовым совершенством, по крайней мере со стороны рисунка. «Лесная глушь» и в особенности «Сосновый бор» («Сосновый бор. Мачтовый лес в Вятской губернии».) с парою медведей под сосной с бортью останутся навсегда славным памятником этой деятельности, глубоко народной, здоровой, серьезной и суровой, как сама северная природа. Шишкин не увлекается миловидными, так сказать, жанровыми мотивами природы, где суровость пейзажа смягчается присутствием домашних животных или человека, он не увлекается также случайностью световых эффектов, на что пошел бы человек, знающий лес лишь с налету, нет, он, как истый сын дебрей русского севера, влюблен в эту непроходную суровую глушь, в эти сосны и ели, тянущиеся до небес, в глухие дикие залежи исполинских дерев, поверженных страшными стихийными бурями; он влюблен во все своеобразие каждого дерева, каждого куста, каждой травки, и как любящий сын, дорожащий каждою морщиною на лице матери, он с сыновнею преданностью, со всею суровостью глубокой искренней любви передает в этой дорогой ему стихни лесов все, все до последней мелочи, с уменьем истинно классическим.

В. В. Стасов. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ВЫСТАВКИ 1879 ГОДА («Новое время», 1879, 15 марта, № 1093, Подпись: В. С.)

Между всеми пейзажами передвижной выставки (которых немало, и в том числе хороших) первое место занимают картины трех художников: гг. Шишкина, М. К. Клодта и Куинджи.

«Край леса у воды» (Картина экспонировалась на выставке под названием «Песчаный берег» (местонахождение неизвестно).) г. Шишкина одно из самых-самых лучших его созданий. Этот песчаный пригорок над водой, сосны, ухватившиеся за яркий, чудесно написанный песок своими корнями, точно жилистыми пальцами лап, темная зелень па их верхушках, оранжевые стволы с черными пятнами и полосами поперек, убегающая черпая глубь промеж деревьев, и все это нависшее над темной водою, поверх которой клубится тяжелый воздух перед грозою, - все это мастерской, великолепный этюд с натуры.

Неизвестный автор. ДЕСЯТАЯ ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА КАРТИН («Русские ведомости», 1882, 18 июня, № 169, Подпись: Д.)

Хотя талант Шишкина как пейзажиста признан уже давно, но до сих пор он проявлялся почти исключительно в изображении леса и именно - леса хвойного; все старание художника было, по-видимому, направлено на то, чтобы схватить общую физиономию лесного пейзажа и с мастерским искусством передать то сочетание форм и красок, какие поражают нас в глухом бору, лесных прогалинах, оврагах, во всех бесконечных вариациях одного и того же лесного типа. Можно было думать, что художник, сознав, в чем заключается его сила, решил остановиться на всю жизнь на том мотиве, с которым он наиболее сроднился. Конечно, за ним осталась бы и тогда известность; художник и в таком случае был бы выдающимся талантом в известном роде пейзажной живописи; но подобного рода талант, как слишком специальный, не в состоянии был бы производить долго сильное впечатление; однообразный мотив мог наконец прискучить, надоесть самому художнику, которому угрожало бы отдаться рутине и варьировать на избитый сюжет без всякого участия чувства. Шишкин понял это и стал, мало-помалу, переходить к иным мотивам, изучать иные типы пейзажа. Появился его ряд этюдов из крымской природы, этюдов, написанных с талантом и смыслом; но художник скоро понял, что эта природа не та, с формами и красками которой он сжился. Он вернулся снова к нашему северу, но внимание его стало останавливаться на более широких и разнообразных мотивах. На нынешней выставке им выставлено четыре вещи, лучшая из коих несомненно «Кама». По нашему мнению, это одно из самых выдающихся приобретений новейшей русской живописи, свидетельствующее наглядно о прогрессе наших художников. Не прибегая ни к каким эффектам и с полной верностью воспроизводя природу, художник сумел передать все приволье многоводной реки, всю прелесть ее панорамы при летнем, солнечном освещении.

Перед вами плес реки, уходящей вдаль и исчезающей за следующим поворотом: направо - крутой нагорный берег, поросший бесконечным сосновым лесом, налево - далеко расстилающаяся луговая сторона. Все озарено яркими лучами июльского солнца, свет которого отражается в воде и рассыпается мелкими блестками в подымающемся над водой паре. По небу бегут облака, бросая пятнами тень па широко освещенный общий фон. Хорошо, привольно, но дико, безлюдно; только вдали, готовясь скрыться за поворотом, виднеется пароход, единственный свидетель распространяющейся культуры. Насколько мне известно, г. Шишкин еще не выступал с пейзажем, который бы обнимал такое обширное пространство и передавал бы так мастерски художественно залитые солнцем воздух и воду.

Н. П. Вагнер. ОДИННАДЦАТАЯ ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА КАРТИН. СТАТЬЯ ВТОРАЯ («Новое время, 1883, 13 марта, № 2528. Вагнер Николай Петрович (1829-1907) - зоолог и писатель. (1882)) (1883)

Я остановлюсь еще па двух капитальных по величине пейзажах нашего необыкновенно даровитого рисовальщика И. И. Шишкина. Это два громадных полотна, из которых на одном развертывается перед зрителем любимый сюжет художника: «Лес», по которому пролегает песчаная дорога. (Имеется в виду картина «Полесье».) Кто в России и за границей не знает, как умеет изображать русские леса карандаш, перо и резец этого колоссального художника? Мой добрый знакомый А. Н. Я - ий рассказывал мне, что в одном магазине картин и рисунков в Дюссельдорфе он встретил рисунки пером Шишкина. Хозяин магазина хранил их как святыню и, показывая их моему знакомому, сказал:

- Вот вещи, которые я никогда, никому не продам, потому что им нельзя назначить цену. Если бы ваш художник остановился и сосредоточился на таких рисунках, то давно бы имел громадное состояние.

Картина «Полесье», выставленная теперь художником, может послужить прекрасной иллюстрацией к этой оценке силы его таланта, оценке, сделанной дюссельдорфским купцом. В картине есть один недостаток, свойственный многим картинам Шишкина, это скучное однообразие тонов, которое в особенности чувствуется внизу картины.

Другое произведение даровитого художника имеет те же несомненные достоинства. Оно весьма оригинально по теме. Художник вздумал представить иллюстрацию к известной песне Мерзлякова «Среди долины ровныя». (Мерзляков Алексей Федорович (1778-1830) - литературный критик и поэт. Профессор Московского университета. Автор стихотворения «Одиночество», впервые напечатанного в 1811 г. Картина «Среди долины ровный...» находится в КМРИ) Иллюстрация превосходно задумана и выполнена с необыкновенной симпатией. С плоскогорья открывается широкая поемная луговина, по которой вьется речка, обрамленная с одной стороны синеющими горами. Наносные тени покрывают красивыми синими пятнами почти всю долину. На этом плоскогорье стоит один «могучий дуб», «ни деревца, ни кустика кругом». Вечерние кудрявые облака, освещенные легким розоватым светом, облегли горизонт, над ними проглядывает вечернее зеленоватое небо. Бледные лучи солнца уже опускаются к горизонту, освещают дуб тусклым прощальным светом. Тихие тени стелются на первом плане и незаметно ползут к одинокому дереву. На всей картине чувствуется печальный тон, чувствуется что-то необыкновенно грустное и вместе с тем спокойное и величавое. Нет сомнения - это одна из лучших по мысли картин художника. Без сомнения картина выиграла бы, если бы пейзажист не утрировал тусклости освещения и придал бы немного более рельефа середине дуба, нарисованного с безукоризненной верностью и правдой.

П. Н. Полевой. XI ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА («Живописное обозрение», 1883, 19 марта, № 12, с. 187. Подпись: Маленький художник.) (1883)

...Замечательный пейзаж г. Шишкина «Среди долины ровныя». Перед этим холстом постоянная толпа, и не мудрено: этот пейзаж, в ряду знакомых нам пейзажей Шишкина, есть явление новое, невиданное. Мы все привыкли считать нашего знаменитого пейзажиста «царем лесов», неподражаемым изобразителем лесного царства, во всех его видах, лесной жизни - во всех ее проявлениях. И вдруг Шишкин раскидывает перед нами обширную равнину, которая разлеглась кругом верст на сорок; налево, на окраине со, проходят небольшие возвышенности, а среди поемных лугов бежит извилистая речка и местами просвечивают ее заводи. Над этою-то равниною, на плоском возвышении, стоит сочный, коренастый, развесистый дуб - великан! Между этим дубом и зрителем художник, с удивительным тактом, поместил волнообразные возвышения, по которым, то взбегая, то сбегая, извивается дорожка. Этот передний план и убегающая даль - писаны настолько хорошо, что картина должна быть несомненно отнесена к лучшим произведениям художника, которого даже немцы-критики удостаивают прозвищем несравненного, бесподобного русского пейзажиста.

В. И. Сизов. XI ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА КАРТИН В МОСКВЕ («Русские ведомости», 1883, 4 мая, № 121. Подпись: В. Си-в. Сизов Владимир Ильич (1840-1904) - педагог, историк, искусствовед, художественный критик.) (1883)

Количество картин достает почтенной цифры - оно переходит за сотню. По отношению к качеству достаточно упомянуть, что Крамской и Шишкин выставили свои произведения. [...]

В области пейзажной живописи Шишкин и на настоящей выставке премирует: его два пейзажа - «Полесье» и «Среди долины ровныя» - представляют образцовые произведения пейзажной живописи. В первой картине сосновый лес прекрасно написан, а также и песчаная дорога, по которой еле тащится тарантас. К числу достоинств этого художника, бесспорно, принадлежит и прекрасный рисунок, который высказывается в каждой былинке первого плана.

Вторая его картина интересна уже по самому сюжету, представляющему тип дуба, воспеваемого в песне «Среди долины ровныя». Такого рода задачу мы считаем для пейзажиста чрезвычайно плодотворной: здесь художник своей картиной поясняет те красоты нашей природы, которые в народе или в отдельном лице оставили глубокие впечатления. Таким образом русский художник-пейзажист является истолкователем эстетических чувств нашего народа по его собственным признаниям или песням. Что касается выполнения картины, то оно превосходно. Вообще картина заставляет действительно вспомнить слова песни и чувствовать их, а в этом, как мы думаем, и состояла задача художника.

И. И. Мурашко. XI ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА («Заря», 1883, 24 ноября, № 253, с. 2-3. Мурашко Николай Иванович (1844-1909) - живописец, педагог. Учился в Академии художеств. В 1876 г. открыл в Киеве Рисовальную школу, которая просуществовала до 1901 г. Писал художественно-критические статьи.) (1883)

Разбирая игру какого-нибудь артиста, говорят иногда: он превзошел самого себя. Жаль, что этого нельзя сказать об И. И. Шишкине. Мы знаем его «Сосновый бор», бывший на II передвижной выставке,- теперь он принадлежит П. Третьякову, «Первый снег», бывший на IV передвижной выставке, собственность Терещенко, это величавые до торжественности картины. Такую же картину мы видим и теперь на XI передвижной выставке - его «Полесье». Это картина необыкновенной глубины и прозрачности. Это уже не рельеф. Нет,- вы чувствуете расстояние вглубь от одного предмета к другому, от одного дерева к следующему. Дорога в лесу так уходит от рамы, что хоть иди по ней. Один лишь упрек можно сделать - скучна картина по тонам своим. (Сходные упреки Мурашко делал и Репину, который отвечал ему в письме от 30 ноября 1883 г.: «Относительно красок ты, может быть и прав, что они у меня, как у Крамского и Шишкина, страшно скучны, что делать, это уже недостаток таланта, но я бы себя презирал, если бы я стал писать «ковры, ласкающие глаз» (в кн.: Мастера искусства об искусстве, т. 6, 1970, с. 51).) По упавшим от деревьев на площадь земли резким теням нужно думать, что это освещено летним солнцем, и вот этого-то солнечного света мало. Света с его игрой золотистой, с его тысячью то красноватых, то воздушно-синеватых переходов тут и нет, так что, грешный человек, стоишь и думаешь, не изображен ли просто серенький денек. Кстати, там и тучки ходят. Резко падающие тени сбивают с толку, и думаешь, что солнцем освещен первый план. Вообще трудно объяснить себе эту неопределенность и однообразие в колорите. Ведь мы видели у Шишкина и более колоритные вещи. Он, стало быть, не желает дать того, что мог бы дать.

Жил Иван Иванович Шишкин за границей в чудном крае, где колорит так хорош, гораздо лучше нашего. Но он им, кажется, не увлекался, рисовал пейзажи пером да изучал животных. Потом он жил на Ладожском озере у Валаама. Там суровая природа: формы вековых елей, утесов гранитных и сосен не могли дать ему колорита, а только серьезный и строгий рисунок, к которому он так душевно расположен. В последнее время любимым местопребыванием Ивана Ивановича Шишкина стало Сиверское. Там написан Мина Моисеев («Мина Моисеев», 1882 (ГРМ). Этюд для картины 1883 г. «Крестьянин с уздечкой» (КМРИ).) Крамского. Сиверское - это одна из станций железной дороги, расположенная в лесу, недалеко от Петербурга. И этот край не ахти как сияющий колоритом, но он, видимо, настолько отвечает духу и настроению художника, что он весьма неохотно ого оставляет. Я по крайней мере умолял Ивана Ивановича приехать к нам, уверяя его, что у нас природа не так цветиста и иллюминована, как природа Италии или Крыма, но гораздо веселее той, с которой он так сдружился. И я получил категорический и прямой ответ:

- Нет, не поеду. Знаю, туда к вам приезжают некоторые из наших художников, но мне не хочется.

Знаете ли вы Ивана Ивановича Шишкина? Это большой человек, с проседью, подстриженная борода, по временам щеголь, а иногда в пиджаке таком, что думаешь, в какой глубокой древности теряется фасон его. Так же разнообразна бывает и вся обстановка художника. В лес он отправляется с топором, и встреча с медведем для него, кажется, будет только забавна. Простой и прямой в обращении. Помню, когда я, при открытии школы, обратился к нему первому за пособием для школы, он стал ворчать:

- К чему, говорит, ваша школа, таланту она не нужна, а ремесленнику помочь вы пожалуй и не думаете, да и не сумеете. Где вы найдете пособия?

Да уж будем стараться, Иван Иванович, говорю я.

Ворчит, а на стены поглядывает,- что бы такое дать. И дает один этюд, другой, третий. Я благодарю, а он мне говорит:

- Погодите, надо еще рисунков вам дать.

И дал шесть пейзажных рисунков да три рисунка животных. Я только кланяюсь, да благодарю.

- Стойте, говорит; надо еще рисунок пером вам дать. Дал и пером,- так что я вошел к нему бедняком, а вышел богачом.

Я привел эти черты для характеристики благодушного и прямого нрава художника. Будем же и мы откровенны, ввиду того, что чтим и уважаем этого художника. Три года тому назад Иван Иванович удостоил Крым своим посещением, и Крым со своей стороны не остался в долгу у Шишкина. Он уступил ему часть своего ясного солнышка. И мы видели, как оно заиграло на одной из его картин. Она приобретена Иваном Николычем Терещенком, была три года тому назад на выставке. («Ручей в лесу (На косогоре)».) Там превосходно передан солнечный луч, золотящий листву,- привлекательнейшая синева воздуха, ручей журчащий,- словом, все веселит душу и интересно.

На теперешней же картине все серьезно, но зато и скучно.

Л. И. Сомов. И. И. ШИШКИН КАК ГРАВЕР («Вестник изящных искусств», т. 1, 1883, вып. 1, с. 183-186.) (1883)

В группе художников, которым современная русская живопись обязана замечательным развитием в ней пейзажа, одно из первых мест принадлежит профессору Ивану Ивановичу Шишкину. Он приобрел его своею горячего любовью к природе, своим редким пониманием особенностей, свойственных ей в нашем отечестве, строгим изучением своей специальности не столько под руководством каких-либо наставников, сколько при помощи врожденной наблюдательности и усидчивого труда,- короче, талантом сильным, самобытным, не зарытым под спуд. Эти качества с первым появлением произведений г. Шишкина перед публикой обратили на него общее внимание, мало-помалу распространяли его известность, и, наконец, закрепили за ним славу первоклассного пейзажиста в нашей школе,- славу, которая сохранится за ним и в истории русского искусства. Г. Шишкин но всей справедливости слывет самым сильным рисовальщиком среди наших пейзажистов, удивительным знатоком растительных форм, воспроизводимых им в картинах с тонким пониманием как общего характера, так и мельчайших отличительных черт всякой породы деревьев, кустов и трав. Берется ли он за изображение соснового или елового леса - отдельные сосны и ели, точно так же, как и их совокупность, являются у него с истинной их физиономией, без всяких прикрас или убавок, в том виде и с теми частностями, которые вполне объясняются и обусловливаются местом, почвою и климатом, где художник заставляет их расти. Пишет ли он дуб или березу, эти деревья принимают у него донельзя правдивые формы в листве, ветвях, стволах и кореньях, гласящие о том, что он не только схватил их в один какой-либо определенный момент, но и старался постигнуть их прежнее существование. Эта верность формам природы, это осмысленное, полное любви отношение к избранным сюжетам, кладут яркую и привлекательную печать на каждую работу, выходящую из-под кисти нашего почтенного пейзажиста.

Однако с г. Шишкиным повторилось то, что бывает почти со всяким особенно сильным рисовальщиком: наука форм далась ему в ущерб для колорита. Последний, по будучи, впрочем, у него слабым и неграмотным, все-таки не стоит на одном уровне с его мастерством в рисунке. Как быть! Каждому дано свое, и наш живописец должен быть счастлив уже тем, что судьба сделала его полным обладателем хотя одной, но зато самой важной части в избранной им специальности.

Не знаем, как на вкус других, а на наш г. Шишкин привлекательный во всех своих произведениях, в особенности хорош тогда, когда работает карандашом или пером, или же играет гравировального иглою. Кто соглашается с таким нашим взглядом, тот, подобно нам, найдет объяснение этому взгляду в самих свойствах таланта нашего художника. Сверх картин, писанных масляными красками, г. Шишкин произвел на своем веку несколько десятков исполненных пером рисунков, высоко ценимых любителями этого рода произведений. Но как картины, так и рисунки искусного мастера доступны для приобретения лишь немногим избранным фортуны; большинство же смертных должны довольствоваться фотографическими снимками с тех и других. Такие снимки с произведений г. Шишкина распространены в значительном количестве и очень уважаются любителями пейзажей. Но что значит фотография, всегда тусклая и смутная, в сравнении с блестящим и сочным эстампом, оттиснутым с гравировальной металлической доски? Поэтому пришедшая г. Шишкину мысль заняться гравированием на меди крепкою водкою (офортом) была счастливою мыслью. Этот род гравюры, простой по своим приемам и благодатный по результатам, прежде всего и пуще всего требует от художника умения хорошо рисовать и некоторые навыки работы пером и мокрою тушью. Г. Шишкин был уже большой искусник по той и другой части, когда впервые вооружился гравировального иглою и вытравил первую зачерченную ею доску. Это было в 1864 г. (Сомов ошибается: первый офорт «Горная дорога» был исполнен Шишкиным в 1853 г. в Московском училище живописи и ваяния.) в Цюрихе, где наш пейзажист находился в то время в качестве пенсионера Академии художеств, посланного за границу для довершения своего артистического образования. Две гравюры, исполненные им там в виде шалости, вышли, однако, настолько удачны, что не могли не внушить ему охоты более серьезно предаться офорту. По последовавшее вскоре затем воз вращение на родину, а потом необходимость много работать кистью для того, чтобы упрочить здесь свою репутацию как живописца, отвлекли нашего художника от полюбленного им дела. Только в 1870 г., когда в Петербурге образовался кружок под названием Общества русских аквафортистов, он снова принялся за гравирование, причем, как более опытный между членами этого кружка, помогал многим своими советами и примером. С того времени г. Шишкин не переставал заниматься офортом в минуты досуга от более многодельных и крупных художественных работ и выпускал своп эстампы то отдельными листами, то целыми сериями, возбуждая каждый раз энтузиазм наших собирателей гравюр и заставляя их друг пред другом гоняться за первыми и лучшими оттисками этих произведений.

Одно время, с целью найти такой способ размножения своих композиций, который соединял бы в себе достоинства медного офорта с удобствами печатания в обыкновенном типографском станке, а следовательно, превосходил бы офорт в отношении дешевизны и многочисленности получаемых равносильных оттисков,- предпринял г. Шишкин ряд опытов цинкографии, или, как он назывался, выпуклого офорта. Наиболее удачные из этих опытов появлялись в журнале «Пчела», и были, бесспорно, лучшими между ее иллюстрациями. Уступая во многом настоящим офортным гравюрам, они тем не менее очень интересны, потому что в них является художник самолично, а не в истолковании ксилографа, всегда более или менее искажающего воспроизводимый им рисунок.

При своей пытливости и настойчивости г. Шишкин, конечно, продолжал бы еще трудиться над выработкой своего выпуклого офорта, если бы изобретение и новейшие успехи фотоцинкотипии не сделали подобное дело излишним.

Боясь идти наперекор скромности уважаемого профессора, не станем распространяться в похвалах таланту его как гравера. Скажем только, что если он - один из первых в ряду современных русских живописцев пейзажа, то как гравер-пейзажист - единственный и небывалый в России. Мало того, среди аквафортистов столь богатой мастерами этого рода Западной Европы найдется лишь мало соперников ему по искусству передавать в гравюре растения, особенно густые леса, сосны и ели. Живи и работай он в одном из таких центров художественной деятельности, как Париж, Лондон и Вена, или заботься он о распространении своих эстампов вообще в чужих краях,- известность его сделалась бы широкою. Но, к сожалению, он не умеет или не желает искать репутации вне пределов своей родины. Он горячий патриот и довольствуется тем, что его знают и уважают соотечественники. Среди последних в настоящую пору отдают ему за его гравюры должную дань уважения лишь немногие - горячие любители искусства и страстные собиратели русских эстампов, но придет время - мы в этом уверены,- когда офорты г. Шишкина будут высоко цениться обширным кругом людей с тонким вкусом, одинаково чутких к художественности и больших, написанных красками картин, и сравнительно маленьких, одноцветных оттисков с гравировальных досок. Во всяком случае, имя Шишкина со временем займет одну из видных страниц в словаре пока еще немногочисленных русских peintres-graveurs.

Неизвестный автор. ПЕРЕДВИЖНАЯ ВЫСТАВКА КАРТИН («Русский курьер», 1884, 17 апреля, № 104. Без подписи.) (1884)

«Лесные дали» И. И. Шишкина едва ли имеют себе на выставке соперников. Далекая перспектива лесов, покрытых легкой дымкой, выдающаяся вдали поверхность воды, небо, воздух, словом, целая панорама обыкновенной русской природы, с ее небьющими в глаза красотами, изображена на холсте с поразительным мастерством.

Только из-под кисти заправского художника, обладающего глубоким пониманием истинных задач искусства и чувством меры, могла выйти такая прекрасная картина!

А. И. Сомов. СБОРНИКИ НОВЫХ ОФОРТОВ И. И. ШИШКИНА И ПЕРВЫХ ОПЫТОВ ГРАВИРОВАНИЯ A L'EAU-FORTE В. Е. МАКОВСКОГО («Художественные новости», т. 5, 1887, 15 января, № 2, с. 33-37. Подпись: А. С.) (1887)

Талант нашего бесподобного пейзажиста, полагаем, достаточно известен повсюду в России, где теплится хотя бы малейший интерес к искусству. Его многолетняя усидчивая деятельность произвела многое множество картин, рисунков и гравюр, разошедшихся в массе художественной публики, и кто из видавших эти произведения многозаслуженного профессора не удивлялся его глубокому знанию форм и эффектов русской природы и его мастерству передавать ее впечатления тонко, внятно, характерно? Кого не восхищали его виды непроходимых лесных трущоб, какие можно встретить только на нашем севере, его портреты елей и сосен, растущих на песчаных обрывах или среди густых папоротников, его веселые дорожки и просеки в березовых и дубовых рощах, его широко расстилающиеся луга у берегов рек и речек, его благодатные нивы, покрывающие гладкие и холмистые местности, и, наконец, его угрюмые финляндские и крымские скалы, нависшие над морем или над загроможденным ущельем? И все эти разнообразные мотивы русского ландшафта передаются художником в высшей степени своеобразно, с ему одному свойственным пониманием и чувством природы, свидетельствующим о его безграничной любви к родине. Эта оригинальность, в связи с мастерством рисовальщика и вообще техники, ставит г. Шишкина высоко среди современных пейзажистов не только России, но и Западной Европы. Но как на солнце имеются пятна, так и г. Шишкин не свободен от недостатков; они относятся к его колориту в масляной живописи, в котором желательно было бы видеть несколько побольше силы и правды, хотя среди картин его найдутся и безупречные даже в этом отношении. Зато всякий раз, когда художник наш кладет в сторону кисти и вооружается карандашом, рисовальным пером или гравировального иглою, под его рукою создаются пейзажи замечательные столько же по силе и гармоничности тонов, сколько и по магистральности рисунка.

На это обстоятельство мы не раз уже указывали в нашем издании, когда приходилось говорить в нем о г. Шишкине, и опять должны указать по поводу лежащей пред нами серии его офортов, которой он только что увеличил свой уже и без того почтенный гравировальный oeuvre. В новоизданном его альбоме, что ни лист - великолепная картина, целиком схваченная из природы, но опоэтизированная чувством художника, и притом исполненная с таким совершенством, которому мог бы позавидовать любой из знаменитейших европейских мастеров.

П. М. Ковалевский. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ВЫСТАВКИ В ПЕТЕРБУРГЕ. XV ПЕРЕДВИЖНАЯ И АКАДЕМИЧЕСКАЯ («Русская мысль», 1887, апрель, кн. 4, отд. II, с. 122-133.) (1887)

Говорить о правде, силе и мастерстве пейзажей г. Шишкина уж даже и не приходится. Кто же этого не знает? Его дубы, прошлогодние и теперешние, его пески с соснами, которые он если не создал, но с которыми положительно сроднился, никем и никогда еще у нас так не передавались. Тут мастерство и полное овладение предметом достигли пределов возможного. Далее идти нельзя и более сказать о г. Шишкине нечего. Его нынешние работы, (Речь идет о картинах «Дубы» (ГРМ), «Дубовая роща» и «Пески» (КМРИ).) если хотите, большие этюды. Оттого-то они и смотрят живыми отрывками из природы. Ничего нет сочиненного - одна самая чистая правда.

Неизвестный автор. И. И. ШИШКИН («Север», 1888, № 4, с. 15-16. Без подписи.) (1888)

Иван Иванович Шишкин - талант крупный, первостепенный и совершенно самобытный. Это в полном смысле слова пейзажист севера. Уроженец Вятской губернии, он с детства полюбил древесную густоту наших хвойных лесов, привязался к этому серенькому северному пейзажу. Не ищите в его картинах сочных, ярких красок, южных цветов, ослепительных эффектов. От его произведений веет родным, упоительным русским летом, теплом, затишьем, миром, простотой, безыскусственностью...

Пробовал Иван Иванович ездить на юг, познакомиться с горячим полуденным колоритом. Но - увы! Слишком он был северянином, для того чтобы забыть все прежнее для новых красок. На его палитре не нашлось блеска, мягкости, если хотите - слащавости южных тонов. Да его и не манили жгучие, затопленные солнцем пейзажи. Он выжидал пасмурных дней, забирался в горы, искал нашу северную сосну, писал мрачные, затянутые сизым покровом туч вершины Чатыр-Дага, и показал нам Крым не с его праздничной, улыбающейся стороны, а со стороны будничной, хмурой, когда от дождя все краски сбегают и роскошная декорация превращается в самую серенькую заурядную натуру.

Бурелом. Масло. 1888. КМРИ

П. П. Гнедич. ХУДОЖНИКИ И ХУДОЖЕСТВА («С.-Петербургские ведомости», 1889, 19 марта, № 77, с. 2. Подпись: Rectus. Гнедич Петр Петрович (1855-1927) - писатель, драматург, художественный критик.) (1889)

Почетное место - г. Шишкину за две его картины: «Утро в сосновом лесу» и «Идриас». (Речь идет о картинах «У берегов Финского залива (Удриас близ Нарвы)», находящейся в ГРМ, и «Утро в сосновом лесу» (ГТГ).) Первый холст чрезвычайно оригинален своим идиллическим содержанием. Утренний туман тихо вздымается, прогоняемый дневным теплом. Лесные обитатели проснулись, в том числе и семья медведей, копошащихся возле старых смолистых сосен. Медвежата эквилибрируют на стволах и наслаждаются жизнью в полное удовольствие. «Идриас» - интересен по своему мотиву. Это колоссальный обрыв на берегу Финского залива в Эстляндской губернии, одно из красивейших мест в нашей северной полосе. Верх обрыва представляет ровную плоскость, засеянную рожью. Внизу растут густые деревья и вкраплены огромные валуны. Картина очень удалась художнику.

Неизвестный автор. ВЫСТАВКА ЭТЮДОВ И. И. ШИШКИНА («Новое время», 1891, 19 сентября, № 5588. Подпись: М-е.) (1891)

В половине октября откроется выставка, которая несомненно привлечет всех интересующихся у нас художеством. Это выставка этюдов и рисунков И. И. Шишкина, обнимающая собою его деятельность за тридцать лет, начиная с шестидесятых годов 39(Неточность - на выставке, открывшейся 26 ноября 1891 г., экспонировались произведения конца 1840-х-1850-х годов.). Хотя за это время у И. И. Шишкина набралось громадное количество всевозможных этюдов, так как он всегда отличался редким прилежанием, но для выставки им выбрано только около двухсот номеров, в том числе до тридцати больших этюдов, почти картин, написанных им в последние годы. Подобной ретроспективной выставки у нас еще не было, и г. Шишкин делает почин в этом отношении. Интерес новизны выставки усиливается еще возможностью наглядно проследить развитие одного из крупнейших наших художественных талантов, поэта русского пейзажа, каким является Шишкин. Он первый между русскими пейзажистами освободился от стеснительных оков и преданий прежней школы и дал пейзажу в нашей живописи настоящее, а не прежнее условное значение. Кто припомнит пейзажи Воробьева, учителя Шишкина, тот согласится, какой громадный шаг сделали русские пейзажисты вместе с Шишкиным и благодаря ему. Уже одна техническая манера письма его указывает размеры прогресса. Исчезла вся заказанность прежнего пейзажа, в котором всегда с темных фонов стремились к осветлению, исчезла условность и сочиненность его. Несмотря на то что северная природа, казалось бы, не особенно благоприятствовала пейзажу, глядя на картины Шишкина этого не подумаешь: такое разнообразие сюжетов умел он всегда почерпать в этой скудной природе с ее тусклым и капризным освещением, таким живым мастером явился он в передаче ее картин, особливо в картинах нашего леса.

Когда Шишкин начинал свою деятельность, у него были товарищи, его сверстники - Гине и Джогин. Но оба, несмотря на дарование, в сущности, ничего не сделали, и теперь даже имена их мало кому известны, кроме разве записных любителей пейзажа; имя же Шишкина распространено по всей России.

Художники относятся к этюдам ревнивее, чем к своим картинам, неохотно показывают их, неохотно расстаются с ними. Все почти номера, которые будут находиться на выставке, о которой идет речь, не пускаются в продажу, за исключением только немногих работ двух, трех последних годов, имеющих гораздо более характер картин, чем этюдов.

А. А. Киселев. ВЫСТАВКА ЭТЮДОВ И. И. ШИШКИНА (См. примеч. 1 к письму 182. Л. А. Дьяков, заведомо искажая истину, писал: «И. И. Шишкин, за исключением московской подготовительной школы, ученик Воробьева - формально и Калама - по существу.

По всей вероятности, сам художник будет отрицать справедливость моего мнения и доказывать свою полную независимость от Калама. Я же утверждаю, что первая и лучшая манера г. Шишкина, уже свободного от академических влияний, есть именно каламовская. Начиная с программных картин и продолжаясь не один десяток лет эта последовательность Каламу чувствуется на всех произведениях г. Шишкина... Где начинается перелом этого сильного дарования. я не могу основательно проследить это. По всей вероятности, на г. Шишкина, как и на всех товарищей-передвижников решительно подействовало отречение от Академии, и дурная критика, воспевавшая все грубости реализма как целого учения в искусстве...».) (1891)

В Петербурге, в залах Академии художеств 26 ноября открылись две выставки: картин, этюдов и эскизов И. Е. Репина и этюдов, офортов, рисунков и т. д. И. И. Шишкина. Выставки эти несомненно должны произвести грандиозное впечатление. И. Е. Ренин является здесь с новыми своими произведениями огромных размеров [...].

Выставка И. И. Шишкина представляет совершенно иной характер. Здесь собрано им все лучшее из всех его этюдов за время его художественной деятельности с 1848 по 1891 год, вся та закулисная, никогда не выставлявшаяся им напоказ работа с натуры, служившая знаменитому нашему пейзажисту лишь материалом для его художественных созданий. По этой выставке, следовательно, можно видеть весь последующий ход развития его выдающегося таланта от поступления его учеником в Академию художеств и до последней поры его маститой зрелости. За всю свою трудовую жизнь много создал он прекрасных картин, стяжавших ему неувядаемую славу во всех концах России и за границей, славу первого русского пейзажиста наших северных лесов, недаром утвердившую за ним прозвище «лесного царя». Но для каждой своей картины он писал десятки и сотни этюдов и целые альбомы наполнял рисунками своего беспримерного карандаша и пера. Из всего этого материала он отобрал теперь около 300 нумеров и решился показать их публике. Если бы он ничего не произвел более, как только половину выставленных теперь этюдов и рисунков, и тогда слава его была бы обеспечена навсегда. Но помимо художественного интереса, выставка эта дает интерес, так сказать, биографический. Она рисует полную картину постепенного расцвета сил художника, не ослабевающих до последнего дня, до последнего мазка его кисти. Новейшие его этюды (последних четырех, пяти лет) мы имели случай видеть еще в его мастерской и были поражены могучей силой правды его рисунка и колорита, с каждым годом все более освобождающегося от условных красок его старинного письма, несколько сухого, вялого и однотипного. Редко кому выпадает на долю такой счастливый случай подвести итоги так наглядно, за такой продолжительный период своей деятельности, воочию убедиться в плодотворности этой деятельности и иметь право сказать себе: «Да, я трудился недаром, шел постоянно к цели и не ослабевал до настоящей минуты». Остается только пожелать, чтобы эта сила и бодрость в художественном деле, какую выказал И. И. Шишкин за все время своей художественной карьеры и в особенности в последних его этюдах, долго еще не покидала нашего маститого и всеми любимого пейзажиста.

Оставляя оценку выставки И. Е. Репина до другого раза, мы коснулись этюдной выставки И. И. Шишкина главным образом потому, что в «Новом времени», в день открытия выставки 26 ноября, появился отзыв о ней г. «Жителя», дающий совершенно превратное, по нашему мнению, толкование всей деятельности И. И. Шишкина. Не касаясь вопроса о том, насколько г. Шишкин поэт в создании своих пейзажей, и соглашаясь с г. «Жителем» в полном реализме шишкинского творчества, мы не можем, однако, согласиться с автором отзыва, что поэтичность шишкинского пейзажа сказывалась только под влиянием на него Калама (какового влияния никогда не было, ни прямого, ни косвенного) и что поэтичность эту погубило в г. Шишкине давление на него реалистических воззрений дурной хвалебной критики, превозносившей грубый реализм кружка товарищей передвижников, к которым принадлежит и И. И. Шишкин. По-видимому, ни один рецензент не может обойтись без камня за пазухой, припасенного для своего собрата по ремеслу. (Л. А. Дьяков не упускал случая, чтобы задеть В. В. Стасова как идеолога передвижничества.) И г. «Житель» обнаружил этот камень, направив его на соперника, трубившего хвалебные гимны передвижникам как протестантам Академии. Может быть, он и прав, но нам нет дела до их распри, но за что же при этом достается передвижникам, никогда не поддававшимся влиянию этих хвалебных отзывов, особенно по части манеры живописи и вообще по специальным художественным вопросам? Еще удивительнее, что камень этот по дороге задевает И. И. Шишкина, постоянно совершенствующего свою технику и именно в последних своих этюдах жизненностью тонкой, изящной и сочной живописи ушедшего далеко вперед от Калама и его школы, всегда условной, манерной и слащавой, хотя в свое время Калам и оказал большую услугу пейзажной живописи. Если в этих этюдах нет поэтичности, так кто же ищет ее в этюдах? Ведь это сырой материал, это непосредственное отношение художника к натуре, только как к материалу, а поэзия может сказаться только в переработке этого материала в картину. Физиономия г. Шишкина как пейзажиста вылилась в ярко очерченную форму, которой он никогда не изменял от начала и до конца своей деятельности. Он - реалист убежденный, реалист до мозга костей, глубоко чувствующий и горячо любящий красоту леса, как в его отдельных типичных особенностях, так и в массе.

Правда, он лучше чувствует изящество рисунка, чем изящество тона, колорита, и поэтому в его работах пером, и в особенности в неподражаемых офортах, более поэзии и изящества, чем в его живописи, но где же эта «тузовая» грубость мазка, в которой он провинился перед «Жителем»? И справедливо ли ставить в строку такому бесспорному знатоку и художнику лесных дебрей единственную его неудачную попытку экскурсии в поэзию Лермонтова, где реализм его оказался не у места. (Имеется в виду картина «На севере диком...»)

И. Ф. Василевский. ПЕТЕРБУРГСКИЕ НАБРОСКИ (См. примеч. 1 к письму 184.) (1891)

В Академии художеств публика инспектирует теперь два художественных смотра. Заглавные таланты нашей живописи И. Е. Репин и И. И. Шишкин выставили массу этюдов за все время своей долгой и блестящей деятельности. [...]

Весь Шишкин перед нами. Выставка обличает в нем строго-систематического человека. Художник привел в безукоризненный порядок огромный черновой материал, свой «архив», и расположил его в хронологической последовательности и связности. Шишкинская коллекция начинается детскими опытами знаменитого пейзажиста - карандашными рисунками, изображающими собор в Елабуге, какого-то господина, прикорнувшего на диване, мальчика за книгами, (Речь идет о рисунках 1849 г., находящихся в ГРМ: «Старый собор в Елабуге», «Мальчик, читающий книгу при свече» и «Мужчина, спящий на диване» (И. В. Шишкин?).) - дает указания, и поразительные, о всех стадиях дальнейшего развития таланта, мужания его и нарастания, и кончается современными, вчерашними эскизами и подготовками. В этом зале - настоящее «лесное царство». Направо и налево, вверху и внизу, зеленые тоны и полутоны. Очевидно, что художник на первых же порах своей карьеры нащупал свое призвание, свой вид для творчества и сосредоточился на ном исключительно, сполна. Шишкин всегда писал и пишет лес, лес и только лес. Он не знал и не позволял себе никаких дилетантских экскурсий в иные отделы живописи. Серьезно поставленное искусство требует специализации. Это вы видите у Шишкина и на Шишкине. У него есть, например, целая степа этюдов, портретировавших только облака, одни облака. В другом отделе - работы над эффектами стоячей воды, в третьем отделе штудируются древесные корни и земляные расселины и т. д. Крупные экземпляры растительности были для Шишкина вполне характерными, самостоятельными особями. На многих десятках недоделанных полотен фигурируют у него словно выписанные «портреты» одиноких дубов, сосен, елей, берез, буков. На других полотнах - игра в переливы солнца, света, теней. Для вас ясно и несомненно, что живая природа была непосредственным учителем и вдохновителем художника. Он лишь претворял и идеализировал ее по-своему. Шишкинская выставка - торжество и апофеоз художественной правде, труду и добросовестности.

В. В. Стасов. ВОТ НАШИ СТРОГИЕ ЦЕНИТЕЛИ И СУДЬИ («Северный вестник», 1892, № 1, отд. 2, с. 102.) (1892)

Я имею возможность сказать лишь немного слов про выставку Шишкина. Она вся состоит из «этюдов», которые так высоки в глазах всякого, любящего и понимающего художество, и так ничтожны в глазах невежд. Здесь было множество самых драгоценных художественных страниц. Ведь эта выставка плод 40-летних трудов, изучений, наблюдений. Шишкин - художник народный. Всю жизнь он изучал русский, преимущественно северный лес, русское дерево, русскую чащу, русскую глушь. Это его царство, и тут он не имеет соперников, он единственный. Иные рисунки пером, иные гравюры, его офорты еще выше, чем картины, такова их сила, изящество и поразительная правда, такова любовь к ним автора. Тут есть лес и дерево, и чаща, во все часы дня, от зари и до зари, во все времена года, кроме зимы, и это удивительно для Шишкина; впрочем, в последние годы у него явился и снег, чудесно воспроизведенный,- лес, дерево и чаща вдоль всей Волги, начиная от ее крошечных, незаметных истоков и до устья, есть сотни лесных «сцен», будящих мысль и фантазию. По как рассмотреть и описать целых 500 картин, целую художественную жизнь человека, влюбленного в свое дело, и никогда его не покидавшего?

Однако же и тут отличились наши критики. Все вообще похваливали Шишкина, но вместе с тем одни вздумали тут же жалеть, зачем ему «на первых порах не посчастливилось найти руководителя и руководство! Что бы тогда создал его талант и любовь к искусству!» Другие же объявляли на весь свет, что Шишкин - ученик Калама и что первая лучшая манера Шишкина есть каламовская. Кому верить, кого слушать? Я думаю, оба хороши, но главное: Шишкин - последователь и копиист Калама! Ха-ха-ха-ха-ха! ! ! Откуда, скажите ради бога, откуда только этакие доки и знатоки, такие ценители и судьи берутся?! А ведь преспокойно печатают.

В. В. Чуйко. ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ВЫСТАВКИ ГГ. РЕПИНА И ШИШКИНА («Наблюдатель», 1892, февраль, с. 52-63.) (1892)

Без всякого сомнения, гг. Репин и Шишкин являются самыми даровитыми и серьезными представителями той школы русской живописи, которая может быть названа реальной по преимуществу, если под словом реализм мы условимся понимать отрицание всех школьных, академических традиций, непосредственное и живое чувство действительности, преобладание сознания над чувством, отсутствие почти полное и, в большинстве случаев, сознательное всех идеалистических представлений в сфере пластических искусств. Между гг. Репиным и Шишкиным можно заметить много общего в признании - вольном или невольном - именно этих главнейших положений реалистической школы. Оба они поклонники действительности, не прикрашенной, не нарядной, непосредственной [. . .].

В. В. Чуйко. ДВЕ ВЫСТАВКИ («Всемирная иллюстрация», 1893, 1253, с. 83.) (1893)

Петербургский сезон художественных выставок открылся пейзажными выставками И. И. Шишкина в Академии художеств (Речь идет о выставке этюдов Шишкина, исполненных в течение лета и осени 1892 г., открывшейся 10 января 1893 г.) и Л. Ф. Лагорио в императорском Обществе поощрения художеств. Обе выставки представляют значительный художественный интерес, хотя с различных точек зрения. И. И. Шишкин выставил свои этюды (числом 58), написанные им в нынешнее лето в окрестностях Петербурга и Беловежской пущи [...]. Можно догадаться, что сделать выставку своих этюдов И. И. Шишкина побудила отчасти, по крайней мере, мысль познакомить публику с новыми сторонами его первоклассного таланта, еще малоизвестными, с той новою манерою, с которой он в настоящее время выступает. [...] До сих пор И. И. Шишкин, за весьма малым исключением, приучил нас видеть в нем поэта хвойного леса по преимуществу и северной природы. Прошлогодняя его выставка открыла нам в ряде последовательных картин весь процесс и развитие его таланта от первых робких шагов на поприще пейзажной живописи до крайних пределов совершенства, в особенности в рисунках. И. И. Шишкин, как известно, северянин, уроженец, если не ошибаемся, Вятской губернии. Не мудрено поэтому, что, проживая или на своей родине, или в Петербурге, он изучал по преимуществу северную природу. Это отразилось отчасти на его колорите; его колорит всегда был несколько тусклый, однообразный, недостаточно яркий; мы привыкли в нем видеть великого рисовальщика, одного из лучших (если не лучшего) знатока и поэта северной природы, но качества колорита приписывали ему лишь отчасти. Однако г. Шишкин не остановился на полдороге; мало-помалу и он стал увлекаться световыми эффектами, и уже в прошлом году можно было видеть, что и в колорите он может сделаться истинным виртуозом, если захочет. Нынешняя выставка еще более подтверждает наше мнение. Трудно представить себе, не видя настоящих этюдов г. Шишкина, всю прелестную фантасмагорию красок и цветов, поражающих зрителя, в особенности в его больших этюдах Беловежской пущи. Впрочем, необходимо оговориться: г. Шишкин, вероятно из скромности, называет свою выставку - выставкой этюдов; в действительности же большая часть этих этюдов, и, прибавим, огромная часть, настоящие картины не только по размерам, но и по законченности. Дело, конечно, не в том, что эти картины писаны с натуры и воспроизводят одни лишь уголок сюжета, а в том, что в них г. Шишкин является субъективным художником. Он в этих картинах не только добросовестно и объективно изучает природу, характер растительности, свойства почвы и пр., как обыкновенно делают художники в своих этюдах, являющихся, таким образом, лишь материалом для будущих картин, нет, г. Шишкин в своих нынешних картинах дал в известных пределах волю своему творчеству и придает изображаемой природе поэтический оттенок, так что в его картинах, как и следует, природа является не простым материалом, она является уже претворенною творческим духом художника. С другой стороны, нельзя не заметить, что нынешняя выставка знакомит нас с г. Шишкиным как с колористом. Вероятно, изучение природы в Беловежской пуще усилило в нем элементы колорита, и это отразилось даже на тех картинах его, которые взяты из северной природы, с островов Аптекарского, Крестовского, Каменного. Нечего говорить, что рисунки нашего художника и тут представляют ту замечательную чистоту и совершенство, которыми он всегда отличался.

Неизвестный автор. У ПЕРЕДВИЖНИКОВ («Семья», 1893, И апреля, № 21, с. 10. Без подписи.) (1893)

Лучшая картина выставки, бесспорно,- «Старый валежник» Шишкина, который смело можно поставить в один ряд с лучшими его «лесами». Как бы мало чутки вы ни были к красотам пейзажа в природе ли или на картине, вы не можете не поддаться тому мирному, успокаивающему настроению, каким пропитан «Валежник», с пробивающимися через густые ветви горячими летними лучами, которые золотыми веселыми пятнами ложатся по свежему золеному мху и наполняют жизнью этот тихий уголок.

Никто, кажется, не спорит, что истинная задача пейзажной картины - создать в смотрящем на нее известное более или менее тонкое настроение, более или менее приближающееся к тому, какое в самом художнике вызвала изображенная действительность и какого непосредственно не может она дать обыкновенному смертному.

Картина Шишкина достигает этой цели в совершенстве: недаром перед ней всегда толпится несколько человек, недаром, обойдя всю выставку, опять возвращаешься к «Старому валежнику» и не хочется уходить из этого угла, где так хорошо пахнет смолою и мхом, и пробившееся сквозь зонт хвои солнце ласкается к зеленому пушистому ковру, где все навевает тихую сладкую дрему и гонит прочь всякую мысль об оставшейся там, позади опушки, суетливой сутолоке...

В. М. Михеев. РУССКИЙ ПЕЙЗАЖ В ГОРОДСКОЙ ГАЛЕРЕЕ П. И С. ТРЕТЬЯКОВЫХ («Артист», 1894, март, № 35, с. 132-133.) (1894)

...Если мы имеем патриарха мариниста в лице И. К. Айвазовского, то хотя и более молодой, по не менее плодовитый И. И. Шишкин - истинный патриарх лесов в пашей живописи.

Кто знает эту характерную седую голову, уже много лет склоненную над изображением леса, кто изучил эти изображения в бесконечном количестве картин и этюдов, для того образ этого патриарха лесного пейзажа имеет необыкновенно яркую характерность и цельность... Еще недавно выставка его этюдов подвела как бы итог его многолетней деятельности.

Действительно, целые годы, не опуская рук, работает г. Шишкин над воспроизведением всевозможных подробностей нашего леса. Мастер рисунка, он долгое время вел борьбу с недостатками своего дарования: с некоторой сухостью и бедностью колорита. И недавно, на одной из последних передвижных выставок, появился истинный трофей победы его в этой борьбе: прошлогодний валежник, мы не помним, к сожалению, точного названия, поросший новой сочной зеленью мхов, заткавшей его мелкими бархатными листьями, изображенный И. И. Шишкиным с такой свежестью колорита, какой у него еще никогда не бывало. Эта картина, выставленная в прошлом году в Москве, находится теперь на передвижной выставке в Петербурге.

[...] Шишкин именно изучил лес; он исследовал все его подробности, но не воспел его, как воспели море, каждый по-своему, гг. Айвазовский и Судковский. (Судковский Руфин Гаврилович (1850-1885)-живописец. Маринист. Учился в Академии художеств (1868-1870 ?). В 1879 г. получил звание классного художника первой степени.) Быть может, сам этот северный «дремучий лес» менее настраивает душу на лирический порыв, чем море; быть может, бесконечно богатый и разнообразный в своих подробностях, он под тенью своих ветвей так манит к здоровому, спокойному созерцанию его тайн, что личность его созерцателя постепенно исчезает, и только природа леса охватывает всецело художника.

Именно такое впечатление относительно процесса творчества И. И. Шишкина производят на нас его работы. Он в большинстве своих произведений несколько сух и скуп в колорите, поэтическое настроение как будто бы чуждо его кисти. Но зато, сколько правды и тонкого понимания в его изображениях леса! Надо долго всматриваться в его работы, чтобы почувствовать, как постепенно будто запах леса начинает отуманивать вашу голову и живая, истинно живая индивидуальная жизнь сосен, елей, ржи - под развесистыми вершинами немногих деревьев - охватывает вас своей тщательно изученной правдой.

Вглядитесь особенно в его этюды, в его «сосны», «грибы», в его «цветы», «папоротники», в его «горную дорожку», в его «камни» и «ручей»... Уйдите взглядом в этот седой туман лесной дали, в «Медвежье семейство в лесу» или в прихотливую чащу его «Дебрей» («Дебри», 1881 (ГТГ).) и вы поймете, с каким знатоком леса, с каким сильным объективным художником имеете дело. И если цельности вашего впечатления помешает что-нибудь в его картинах, то никак не деталь леса, а, например, фигуры медведей, трактовка которых заставляет желать многого и немало портит общую картину, где поместил их художник. Очевидно, мастер - специалист леса далеко не так силен в изображении животных. Впрочем, он ими и не злоупотребляет. Входите смело в его дебри и рощи; в большинстве случаев вы будете там одиноки. Объективное спокойствие их изображений охватит вас тишиной и миром, и вы забудете о всем живом в глуши и тени дерев.

Да, несмотря на несомненную объективность и сухость большинства работ г. Шишкина, точность изображений, их правда действует непобедимо на зрителя, целостно охватывает его внимание и приковывает к себе его глаза. Г. Шишкин не поэт леса, он его тонкий, глубокий бытописатель.

В. И. Немирович-Данченко. ПОЭТ ПРИРОДЫ (ПО ПОВОДУ «60 ОФОРТОВ ИВ. ИВ. ШИШКИНА», ИЗДАНИЕ А. Ф. МАРКСА («Нива», 1895, № 12, с. 291 и 293. Подпись: Вас. Н.-Д-ко. Немирович Данченко Василий Иванович (1845-1936)-писатель, журналист, критик.)) (1895)

I

Ни об одном из наших современных художников не хочется сказать так много и по душе, как об Иване Ивановиче Шишкине, и едва ли кто-нибудь из его товарищей представляет собою такой цельный и закопченный образ, такую характерную фигуру, какою является этот истинный «поэт природы». Лучшего определения ему трудно подыскать. Он действительно живет с нею одною жизнью, весь отдается ей, и она не имеет от своего истолкователя никаких тайн. Вглядитесь в портрет нашего «лесовика» (да простит мне читатель это выражение), не только вглядитесь, но вдумайтесь в этого крепкого и сильного человека, от которого веет на вас смолистым и здоровым запахом темного бора, мощью старорусских заповедных дебрей.

Он и сложен так же, как слажены «кондовые» сосны, на диво поднявшиеся из, по-видимому, бесплодных песков. А. Ф. Маркс очень хорошо сделал, что к собранию этих 60 офортов приложил и портрет, исполненный тем же способом самим художником. Он превосходно передает не только внешний облик Ивана Ивановича Шишкина - он говорит вашей душе, вы понимаете человека - по спокойным, пристальным и вдумчивым глазам узнаете его манеру наблюдать и всматриваться в сокровенные красоты скромной природы нашего Севера. Это живое лицо - разом делающее вас, постороннего обозревателя, - знакомым художника. Мне, по крайней мере, так и рисовалось утопающее в сумраке и прохладе чернолесье, с тихим лепетом ключа в овраге, с огнистым и расплывчатым закатом солнечных лучей, проникающих сюда сквозь переплеты вершин, и посреди этой свежести и тишины - художник, таким, каков он сейчас передо мной в своем офорте [...].

II

«Поэт природы» - именно. Поэт, думающий ее образами, разбирающий красоту ее там, где простой смертный пройдет равнодушно, безучастно. Для Ивана Ивановича Шишкина как для настоящего поэта - в его родной стихии нет великого или малого. Достаточно треплющихся по ветру былинок, цветов, поднявшихся над травою, широких и запыленных листьев лопуха, чтобы в его творческой фантазии создались картины, полные истинной прелести и силы. Дымок, стелющийся вдали между стволами сосен, просветы неба сквозь дремлющие ветви - все это говорит его сердцу, а в истолковании художника и нашему. Вы видите, что это все живет, чувствует, теплится, дышит под его кистью и карандашом. Вас самих тянет прочь от душного, шумного и суетливого города в величавое и торжественное своим спокойным говором зеленое царство [...] Его «Лесные цветы» - ведь это сама идиллия, переданная в живом образе. Крошечный рисунок,- но вы чувствуете его жизненную правду, вы вместе с этим поэтом природы понимаете, что в ней нет и не должно быть малого и незначительного. Лесной ручей (офорт № 2) чуть струится в камнях. Кругом молчат деревья, хранящие в своих листах свежесть. Трава, напоенная ого живительной водой, пышно раскидывается кругом. Так тихо и сладко делается на душе - точно в нее самую художник перенос мистический покой и благоговейное молчание своего возлюбленного леса.

III

Если бы я хотел дать полное понятие о собрании офортов, мне пришлось бы перечислять все его нумера. Нужно некоторое принуждение над собою, чтобы говорить не о всех. Ну как миновать, например, этот несравненный уголок леса («На порубке», № 5) ночью. Темное небо вызвездило. Полное какой-то неразгаданной тайны, оно мерещится вам за черными стволами деревьев, некоторые из них уже легли под топором. Далеко из глубины бора светится огонек костра. А ночь кругом молчит, и за вершинами неподвижных лесных великанов ее загадочные созвездия медленно и торжественно совершают обычный свой оборот над окутанной мраком землею [...] Ясный день - ручей капризно змеится и пропадает вдали чуть различимым извивом. Белые, полные солнечного света облака высоко поднялись над уголком расступившегося леса, и на их мареве чернеют привольно раскинутые крылья птиц. И опять ночь зимняя, лунная. Звезды чуть теплятся. Воздуха так много между этими опушенными снегом соснами и елями. Вдали, па темном фоне неба они только чудятся. Точно стоят там трудно различимые фантомы, а перед вами полянка, облитая мечтательным светом месяца, сквозь пуховины осыпавшего их снега торчат стебли оставшихся от лета растений, и в белом тонком насте они же чернеют, неподвижные и безжизненные. Далеко-далеко между деревьями тускло светятся другие, чуть тронутые луной, полянки.

IV

Как хороши все эти маленькие «поэмы в рисунках» у нашего поэта природы. Посмотрите на это море. Обрыв чуть покрыт землею каменного берега, могучее дерево уцепилось на нем, пустило в его расщелины свои крепкие корни и пышно облиствело под солнцем над полувоздушной далью. Чайки реют внизу. Движение бездонных вод чудится - вы его видите не глазами, а чувствуете. Дальше - дальше белеет парус. Куда несется он по лазурной пустыне? А вот задумчивая, полная света и красоты южная ночь. Черные и мрачные скалы Гурзуфа обрываются пугающими воображение массами - опять в то же чуть зыблющееся безбрежное море. Месяц, чуть тронутый узенькою тучкою, отразился в его глубинах. Тишина, безлюдье, простор - только этот камень да мерцающие воды что-то без слов говорят вашей душе. А вот еще (№ 37) - выступ Аю-Дага за великолепной южной сосною - чудным образчиком творчества этой природы. Море спокойно лежит в мощных объятиях скал. Оно не волнуется и не кажется засыпающим. Жарко. Солнце отражено облаками, какие-то черные птицы несутся над ними. Не предвестники ли бури? Но до чего мы мало еще знаем наших лучших художников. Право, начинаешь верить, что артистка провинциального театра, после «Ревизора» пожелавшая немедленно поехать в Петербург пожать руку Гоголю, - не анекдот. Ведь и Ивана Ивановича Шишкина многие грамотные люди считают исключительно автором «сосен» и северных лесных пустынь. А между тем под его карандашом и кистью также живет и воскресает перед нами далекое теплое море, высятся мощные Крымские скалы (№ 36, 58). Самый камень в его руках полон странной, несколько мрачной красоты. Через утес в другой бьет солнце. Он так и горит перед нами, весь расписанный загадочными трещинами. Скала впереди бросает на него резкую тень, в щели между ними вы чувствуете сумрак и прохладу среди палящего полудня. Каменное великолепие горных долин передано мастерски. У И. И. Шишкина ночи дышат.

V

У нашего поэта природы - рядом с мастерством и техникой идет то, что не часто встречается и у настоящих поэтов. С определенным образом, так или иначе говорящим вашей душе, рядом набросаны, как будто бы вскользь, черточки, которые вы с первого взгляда не отличите. Любуясь этими изящными уголками чудного божьего мира во второй и третий раз, вы в них почувствуете новую красоту, упущенную вами прелесть. Все эти «На лесной меже» (№ 16), «Полянка» (№ 20), «Опушка» ( № 21), «Сосны» (№ 27) и много других, помимо их удивительной верности природе, погружают вас в мир неуловимых ощущений. Случалось ли вам в солнечный день остановиться у леса в тени и задуматься? В вашей душе точно тени от облаков бегут неопределенные, но чудные впечатления. Вы уходите в мечтательные созерцания как-то недающейся вам в руки красоты. Именно то же я испытал, рассматривая эти вдохновенные рисунки. Особенно два из них: «Дремучий лес» (№ 26) и «Сосны» (№ 27) - сколько в них мощи, силы, глубины... Взгляд в этом царстве древесных стволов уходит бог знает куда, и там, где густится тьма, он все еще угадывает новые и новые силуэты и образы. А ночь над морем! Где-то далеко-далеко луна отразилась в воде у самого горизонта... Здесь, на берегу, у резко очерченных во мраке черных деревьев, костер и около него люди... Тянет туда вволю надышаться свободою, свежестью, налюбоваться этой красотою...

Всякий раз, когда мне делается особенно скучно, а за окнами хмурится тоскливый и скупой па ласку зимний день, я открываю офорты и вместе с «поэтом природы» Иваном Ивановичем Шишкиным ухожу в его заколдованное царство, теряюсь в его лесах, вволю дышу солнечным светом и теплом, слушаю говор лесных вершин и прибой царственного моря, грежу лунными ночами - и, возвращаясь к скучной городской действительности, чувствую себя освеженным и бодрым.

VI

Нужно знать кропотливое производство офорта, чтобы понять, сколько труда и усилий потрачено на это издание. Маленькая невнимательность, рассеянность - и начинай все сначала. Чтобы добиться тех результатов, которые дает это издание, нужно было упорно и долго преследовать свою цель, преодолеть тысячи препятствий. Сколько великолепных удавшихся досок приходилось вновь переделывать, потому что, по мнению требовательного художника, они не вполне передавали известное настроение. Рассказывая в предисловии, как Иван Иванович Шишкин работал над этим, издатель говорит: «Он не только печатал листы, по и варьировал их до бесконечности, рисовал на доске краской, клал новые тени, делал другие пятна, звезды, лунные блики... Весь в возбуждении работы, сильный, уверенный, он являлся действительно большим мастером, напоминающим собою художников былого времени».

Позволю себе закончить свой очерк офортов Шишкина кратким указанием, что появление их в свет является не только удавшимся издательским предприятием, но и крупной заслугой. Россию можно изучать в этих художественных очерках со всем бесконечным разнообразием ее характерных черт, контрастов, тонких и неуловимых для других подробностей, являющихся выпукло и ясно в творчестве нашего поэта природы. По отношению к технике офортного дела - это последнее слово. Мы смело можем теперь на выставки целого мира послать это великолепное издание. В нем наше искусство лицом в грязь не ударит. Еще раз обращаясь ко всему нами сказанному, мы не в силах не послать нашего заочного спасиба поэту природы, подарившему нам столько радостных и поэтических впечатлений, окружившему нас очарованным миром задумчивой и истинной красоты.

Неизвестный автор. К РИСУНКАМ («Нива», 1897, № 38, с. 903-904. Без подписи и без названия помещена в разделе «К рисункам».) (1897)

Что сказать об И. И. Шишкине? Что лучше его никто не передает холодный мрак лесной глуши? Что лучше его никто не умеет рисовать сосны и елки? Что никто не знает «анатомию» дерева так, как знает ее он, певец холодной северной природы? Кому это не известно? Кто не стоял часами перед его лесами, выхваченными художником из натуры и перенесенными на холст?

Иван Иванович Шишкин уроженец Вятской губернии. Он вырос под серым небом, среди дремучих таинственных лесов и, полюбив их с детства, уже всю жизнь не мог их разлюбить. Он не променял бы серых, унылых, однообразных красок своей родины на самые яркие, самые радостные, самые волшебные краски юга. Он был на этом юге, и его давило солнце, угнетала цветущая зелень и ликующая природа наводила тоску. Он и там, на юге, среди кипарисов и виноградных садов отыскивал уголки, напоминающие ему далекий север, выжидал серых облачных дней и тогда писал. Он писал север на юге. Его палитра не блещет красками, как не блещет ими и природа, которую он пишет. Он не гонится за разнообразием в своих пейзажах, давая только то, что он любит. А он любит опушку леса с черными пнями, торчащими из-под земли, с зеленеющими кое-где молодыми деревцами; он любит страшную мрачную глушь, черную и немую, с свалившимся от старости столетним дубом; он любит широкую просторную поляну с уходящими в небо тонкими и стройными соснами, дорожку, белеющую в траве и убегающую змеей в котловину, поросшую орешником. Любит он еще овраг, покрытый березняком, с журчащим и бегущим по камням ручейком, любит зеленеющее поле, желтеющую пиву,- вот что еще он любит и сумел заставить нас полюбить.

И. И. Шишкин принадлежит к числу лучших у нас рисовальщиков не только среди пейзажистов, но и жанристов. Нарисовать целую сотню сосен, сохранив весь их характер,- задача не из легких. Кроме картин масляными красками, И. И. Шишкину принадлежит масса рисунков углем, карандашом и пером. Тут он большой мастер. Но где он не знает себе соперника, так это в офорте. До такого мастерства, каким владеет художник в этой области, у нас еще никто не доходил.

Д. Успенский (?) ПЕТЕРБУРГСКИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ВЫСТАВКИ («Неделя», 1898, 22 марта, № 12, с. 395-396. Подпись: Д. Успенский Дмитрий - журналист, сотрудник газеты «Неделя».) (1898)

XXVI передвижная выставка - в трауре: вскоре после ее открытия скончался на 67 году Иван Иванович Шишкин. Это был прекрасный человек, с виду суровый, на самом деле добряк, по внешности волостной старшина, на самом деле тончайший художник. Наружность его была типично великорусская, вятская. Высокий, стройный, красивый силач, с зорким взглядом, густою бородой и густыми волосами. Когда-то в молодости, в одной из пивных Мюнхена немцы стали подтрунивать над русскими и Россией, Шишкин вступился. Началась ссора, окончившаяся сокрушением целой толпы немцев. Дело дошло до суда, и там в числе вещественных доказательств фигурировал железный прут пальца в три толщиной, согнутый в дугу могучими руками сражавшегося Ивана Ивановича. Суд оправдал Шишкина, а немецкие художники отнесли его из зала суда в ближайшую пивную, где и воздали должную честь талантливому собрату и доброму патриоту. Те же руки, которые сгибали шкворни, всю жизнь трудились над картинами и рисунками, которые свидетельствуют о глубокой и ножной любви художника к родной природе. Конечно, строгие критики насчитают у Шишкина кучу недостатков. Он больше рисовальщик, чем живописец; он писал почти исключительно полдни; его воздух - воздух мастерской, у него мало разнообразия в настроениях и т. д. Подумаешь, никуда не годится Шишкин. Л между тем, кто же его не знает и кто не любит?

Шишкин великорусский талант по преимуществу, талант уравновешенный, спокойный, и, так сказать, сознательный. Он не только чувствует, но и изучает. Вглядитесь в любое произведение Шишкина, и вы будете поражены изумительным знанием каждого дерева, каждой травки, каждой морщины коры, изгиба ветвей, сочетания стеблей листьев в букетах трав. Но это не холодное изучение, в котором упрекают великорусов. Без искренней любви нельзя дойти до такого точного знания: наскучило и приелось бы. Нет, Шишкин жил своими деревьями и травами. Мне представляется, что он должен был разговаривать с ними, конечно, где-нибудь наедине, на этюдах, чтобы не подумали, что человек лишнее выпил. Шишкин предпочитал солнечные полдни, и это тоже характерно для здравого ума и ясного воображения великоруса. В полдне больше всего света, больше подробностей, больше работы и знания. Не в рассудочности Шишкина причина его недостатков, а в робости, в той робости, которой отличаются умы и таланты неокрепших культур. Человек еще не научился верить своим силам и не дает себе полной воли. Бездарности подражают, таланты стесняют себя. Шишкин только тогда решался создавать, когда ему казалось, что предварительно он изучил предмет со всею полнотой. Помню, в конце семидесятых годов, он выставил чудесные крымские картины. Наша реалистическая критика сейчас же подняла крик. Крымские картины! Когда оп успел превратиться из вятича в крымчака! Когда ему было изучить Крым! Долой, назад, в Вятку, в Сестрорецк. Это уже изучено, и только тут он может быть настоящим реалистом. Старое дитя Шишкин сейчас же и поверил, и каялся, особенно в конце ужинов, каялся с вятскими вздохами, с потрясенной душой, словно какой-нибудь некрасовский Шкурин или Зацепа. Его крымские картины дрянь. Кто не изучает - дрянь. И Крым - дрянь. Если кто-нибудь в эти минуты пробовал заступиться за Шишкина, оказывался тоже дрянью, что Иван Иванович без церемоний и объявлял заступнику. Не «робей» Шишкин, кто знает, до какой величины вырос бы его талант, и при робости ставший европейски известным.

Неизвестный автор. XXVI ВЫСТАВКА КАРТИН ТОВАРИЩЕСТВА «ПЕРЕДВИЖНИКОВ» («Московский листок», 1898, 18 апреля, № 107. Подпись: А. С-ъ.) (1898)

И. И. Шишкин (в центре) в группе членов Товарищества передвижных художественных выставок. 1886. Фото.

Что, например, может быть яснее сказать просто: И. И. Шишкин. Даже совсем но требуется пояснения имени, все его хорошо знают, знают сразу, о чем идет речь, и можно прямо приступить к делу. Один мой знакомый уверяет, что у него всегда при имени И. И. Шишкина тотчас же сразу возникает в уме яркое впечатление большого, преимущественно соснового леса и даже чувствуется характерный сосновый запах, так что всегда хочется глубоко вздохнуть. Оно и понятно - ведь кто же не надышался вволю этими лесными ароматами около его бесчисленных картин за последние двадцать пять лет...

Теперь при имени И. И. Шишкина приходится вздохнуть уже под давлением иного, более грустного впечатления. И. И. Шишкин скончался прошлого 8 марта. На последней выставке московская публика в последний раз стоит перед его восхитительными лесными пейзажами, стоит и как бы прощается с ним.

Товарищество передвижников понесло в Шишкине незаменимую утрату. Разбилось большое и чистое художественное зеркало, ярко и правдиво отражавшее много лет очаровательную природу наших русских лесов, передававшее живьем, до мельчайших подробностей все неисчислимые красоты лесного царства. У этого царства тайн от И. И. Шишкина не было, и в тихих, интимных беседах наедине друг с другом последнему весьма часто удавалось узнавать то, что осталось навсегда сокрытым от других. Особенно драгоценным свойством этого чистого зеркального стекла было именно то, что оно никогда, ни при каких обстоятельствах не тускнело: ни обстоятельства, пи годы не имели на него никакого влияния... Едва ли возможна здесь хоть приприблизительная замена. Этот признанный «царь лесов» отошел в вечность, не назначив себе при жизни законного преемника, из могущих оказаться претендентов на лесное царство едва ли кому скоро удастся представить надлежащие доказательства близости родства к незабвенному покойнику.

Купить бетон с доставкой еще на сайте.