II Дневник

[Осень 1861] (Дневниковые записи, которые Шишкин делал, по-видимому, незадолго до отъезда из Елабуги и затем уже по дороге в Москву, датируются на основании следующих слов И. В. Шишкина: «1861 г. Сын Иван Иванович из Питера через шесть годов приехал 21 мая классным художником первого разряда. Уехал в Питер 25 октября» (Записки достопримечательностей разных. ЦГАЛИ, ф. 917, он. 1, ед. хр. 74).)

Не доезжая 18 верст села Пьяного Бора, (Шишкин в то время ездил из Елабуги на пароходе в Сарапул к сестре О. И. Ижболдиной.) острова украшены великолепными дубами, под горой большой ручей, густой лес смешанный (урема), (Урема - мелкий лес, растущий в низменных долинах рек.) в котором вотяки справляют керемет; (Керемет - место идолопоклонничества.) вообще вотяки выбирают для этого самые глухие, но живописные места. Есть целые картины, этюдов без конца. У деревни Ватэзи дорога идет по самому берегу, и у дороги разбросаны дивные осокори, перемешанные с тополем, ивой и кустарниками; дальше идут дубы; крутой берег, каменистый с обрывами - место, по-моему, самое замечательное в отношении живописности и сочетания разнородных видов деревьев для пейзажиста; [надо] жить в деревне Ватэзи, (На полях этой страницы рукою Шишкина записано: «надеясь когда-нибудь тут быть и работать - или иметь возможность указать другому пейзажисту характер местности и также где в какой местн[ости] или деревне можно жить, он записывает».)отсюда недалеко Ижовка, и до самой Ижовки идет ряд живописных вещей по всем родам пейзажа.

По дороге из Елабуги (Вверху приписка Шишкина: «уже поздней осенью».) к Казани (сухим путем) есть замечательные места; верстах в 20-30, в деревне Уличке, сплошной дубовый лес - есть весьма хорошие вещи, сосны богатые; не доезжая реки Вятки, в деревне Полянах великолепные ивы, осокори у речки, которая бежит, страшно извиваясь, тут же и водяная мельница. (На полях этой страницы рукою Шишкина записано: «и в своей книжке дает краткую характеристику каждой проезжаемой станции».) Вятку проезжали ночью, ничего нельзя сказать, но сдается, что река довольно живописная; верст в 80 от Казани идет чудный дубовый лес. Как бы хорошо, (Вверху приписка Шишкина: «пишет он».) если бы удалось когда-нибудь проехать по этой дороге или по другой какой на долгих; тогда только может быть существенная польза для пейзажиста и также для жанриста. А так как мы обыкновенно ездим скоро - от этого толку мало,- схватываешь верхушки только, да и то не всегда и не везде; ужели мечта о поездке по дороге не сбудется? Также не без интереса проехал бы по Вятке, река хороша, и пароход по ней ходит.

Против города Тетюш, частью пониже их, расположен великолепный лес, состоящий из осокорей, вязов и частью дубов, но дубы не замечательны, гораздо лучше играют роль осины, но осокори прелесть. Леси луга эти принадлежат князю Бр., деревня которого от этого леса недалеко - верст 5, но князь этот человек дурного характера, даже, чтобы писать здесь и жить в холщовой палатке, которую хорошо иметь,- все-таки нужно спросить позволения упомянутого князя, с которым трудно что-либо сделать. Ездить в лес через Волгу из Тетюш неудобно, а лес стоит того, чтобы в нем позаняться; лес не сплошной, а колоссальными группами, и идут они широкой массой до берега Волги; жилья, избушки никакой в нем нет.

В Казани скука, осень глухая; Казань мне не понравилась - может быть, тому причиной холод и грязь, которые здесь свирепствуют. О кремле казанском я имел другое понятие - прежде он мне казался хорош, а теперь нет: казенщина страшная; вид с кремля недурен, особенно на Волгу. Казанский монастырь женский производит впечатление, немного напоминает Казанский собор в Петербурге. Монашки поют приятно; видел много молодых людей - неужели не из ханжества приходят?.. Чебоксары проехали ночью. Первая станция из Чебоксар Малая Сунда - очень живописная, лес дубовый, Волга недалеко; очень живописна на границе Казанской губернии деревня Черемасы. Васильсурск - местность гористая, живописная - на берегу Волги и Суры, у которой берега лесистые; переезжали Суру между льда; Лысково село, как город, местами хорош, в трактире толкуют о посредниках; (Согласно «Положениям» 19 февраля 1801 г., назначавшиеся из дворян-помещиков мировые посредники должны были содействовать проведению крестьянской реформы, разрешать споры между помещиками и крестьянами и обладали по отношению к последним судебно-полицейской властью.) народ торговый и любят тоже поговорить об антихристе; много раскольников; трактир довольно богатый, украшен портретами героев Крымской войны, па черном фоне с золотыми эполетами и крестами; тут же маленькие уродливые портреты Екатерины и Петра I, клетки с птицами, стук идет, говор, шум. Пестрота окраски домов - красные, синие и голубые - причудливая постройка. Деревья большой дороги подходят к самому Нижнему; в Вольске величественное зрелище представляет Волга - огромные массы льда едва двигаются - видимо встают и черные как ночь полыньи. Переправа через Оку - ямщик рассказывает о своем знахарстве. Из Нижнего - три дороги: старая, большая, отживающее шоссе и железная. Владимир очень живописен; Боголюбовский монастырь в 10 верстах от города также. Собор очень хорош, напоминает Успенский внутри, а снаружи гораздо изящнее московского; иконостас в крестовой безвкусен в высшей степени, образа старые. Улицы Владимира полны извозчиками и денщиками, хорошеньких женщин не видать; новые постройки около монастыря - американские (на скорую руку). Вокзал железной дороги очень скромен, даже неряшлив, в нем сыро и течет со стен. Деревянные постройки на железной дороге в русском вкусе очень милы. Летом Владимир, вероятно, очень хорош, недурно бы съездить для пейзажиста, есть много кое-чего.

[Май-июль 1862] (Эта часть дневниковых записей относится к пребыванию Шишкина за границей. И. Речь идет о берлинской Академии художеств.)

Здание хорошо; галерея дрянь - несколько вещей порядочных; Beder (Вебер Антон (1833-1909) -немецкий живописец. Жанрист и портретист. У Шишкина неточно обозначена фамилия (Beder).) (Несчастное семейство) очень хорош. Гильдебрандт (Гильдебрандт Эдуард (1818-1869) - немецкий живописец. Пейзажист. Профессор Берлинской Академии художеств.) (Отмель) великолепный. Калям очень плох, Лессинг (группа защищающихся солдат на скале) недурен. Куккук (Куккук Баренд Корнелис (1803-1862) - голландский живописец. Пейзажист.) (Зима) так себе. Классы рисовальные грязны, рисуют сухо, каждый рисунок отдельно с гипсовых голов, рук и пр., что очень хорошо. Пейзажный класс не богат оригиналами, и то все старые рисунки карандашом, весьма плохие; новых нет. Студии конкурентов смешны, и конкуренты сами тоже, сюжет какой-то допотопный, но все-таки из своей, т. е. немецкой истории.

В Академии мы (Шишкин выехал в Берлин 27 апреля 1862 г. вместе с В. И. Якоби, с которым и совершал вначале свое путешествие и совместно с ним поступил в мастерскую Коллера.) узнали, что Гильдебрандт в Берлине, пошли к нему, а он уехал на днях - жаль; ходили тоже с письмом от Боголюбова к Кнаусу - и он уехал в Баден-Баден. (На полях этой и следующей страницы приписка Шишкина: «Далее он описывает свои впечатления от города, от мастерских художников, виденных им там, картины, церкви, магазины, мосты, подмечает разные мелочи германской жизни и нравов, жалуясь иногда на бестолковость и трудность найти что-либо без знания языка: им постоянно приходилось прибегать к мимике или к рисованию нужного предмета».) Отыскивая Гильдебрандта, попали случайно в мастерскую какого-то графа Оскара фон Краков, как отрекомендовал его портье дома, где живут он и Гильдебрандт. Спрашиваем, что он пишет, по какому роду живописи, но из ответов поняли только швейн - а остальное ничего; входим в 4-хугольную переднюю, наконец его дверь отворилась, и там показалось много пейзажных этюдов, весьма плохих. Мастерская с хорошим светом, 12 талеров в год, увешана сверху донизу этюдами животных, особенно головами кабаньими, ослиными и оленьими, птицы есть, некоторые очень недурны и то написаны с чучел; тут же пишется картина довольно большая - травля кабанов; нехороша, мертва, жизни, как у большей части средних немецких художников, нет; рисовать вовсе не умеет. Вообще художник, хоть и граф, но плох и живет, как мы грешные, только почище. Галерею Академии посещает очень много народу; свободный доступ от 10 до 2-х. Музей в Берлине, преимущественно из немецкой школы, отвратителен; Каульбах (его теперь здесь тоже нет) фрески великолепны (мифология и аллегория). Теперь их только 5, будет писать шестую - Историю цивилизации. (За период с 1847 по 1865 г. В. Каульбах исполнил па стенах Берлинского нового музея шесть огромных и несколько меньших по размеру композиций символически исторического характера.) Это нам все передал Григорович (беллетрист), (Д. В. Григорович.) который, оказывается, большой знаток искусства и поклонник его без разбора; ругает все русское без пощады; уехал в Париж. Эстампных магазинов в Берлине очень много, а фотографии на каждом шагу, и есть очень хорошие; в книжных лавках постоянно найдете между иностранными и наши книги, конечно запрещенные. Между бесчисленного множества карточек найдете непременно Искандера, Огарева и других русских. Жизнь в Берлине недорога, платье тоже; я плачу за комнату в отель de Rom, хорошей гостинице, 45 к[опеек] сер[ебром], чисто и удобно; стол общий 60 коп[еек], очень хорош - только длинный, 1¹/₂ и 2 часа - ведь это ужас! Пошли в сад - громадный, из лип, дубов и каштанов; против всякого вероятия в нем есть места совершенно почти не тронутые. [...]

Через 5 дней поехали в Дрезден. (На полях приписка Шишкина: «и И. И. заносит так же подробно и Дрезденские впечатл[ения»].) 18/6 мая, переезд 5 часов, ехали ночью, дорога напоминает нашу Московскую железную дорогу. Остановились в гостинице Штадт Кобурге, прислуга понравилась сразу - очень любезна и услужлива. Номера порядочные и недорого; в первый раз встречаю вместо одеяла тонкую и легкую перину, что сначала кажется очень странно; ночью я ее сбросил - жара; кофе дают очень много и хороший. В Дрездене встретили сестер двоюродных Якоби, которые совершили большое путешествие по Италии и много нам рассказывали; женщины очень умные и добрые - особенно Ольга Яковлевна Эйхен (Эйхен Ольга Яковлевна. - Училась в Петербургской рисовальной школе. В 1860 г. получила звание неклассного художника.)- художница, но работ ее я не видел, теперь она не занимается. Сегодня же пробежали по некоторым частям города, видели какие-то улицы, полные народом и зеленью - зелени здесь еще больше, чем в Берлине. Здания церкви темные, сделаны из старого камня, который от времени почернел, тон недурен. Старый мост через Эльбу плох, Эльба мелка, течет по камням, набережная не везде, но очень живописна - унизана зеленью сверху донизу и к воде идет отмель; вдали виднеются горы. По левую сторону Эльбы главный город уже более парадный, там и дворцы, и галереи, казармы, конечно, и бездна солдат. Улицы довольно узки, но все не так, чтобы нельзя было разъехаться; видели где-то монумент кому-то на лошади, напоминающий очень Петра Великого, но плох до гадости и стоит на какой-то торговой площади. Потом опять потянулись великолепные аллеи каштановые, которые прильнули к громадным домам и покрыли их - очень живописно; вот где бездна аксессуаров для наших бедных портретистов. Пришли к новому мосту (за проезд по мостам берут по грошу, т. е. по 3 коп[ейки]), через который идет железная дорога; тут нас хватил сильный дождь, и наше с Якоби платье, купленное в Берлине, все сморщилось и как бы уменьшилось, рукава стали коротки, полы поджались до безобразия - это немецкая честность портных! От дождя мы едва скрылись под арку [...]. Поблизости нашей гостиницы какая-то башня с часами, звуки которых чрезвычайно напоминают московские Спасские - очень приятно; сегодня же мы слышали звон в церкви очень гармоничный - это как-то отзывается родным.

19 мая.Сегодня покупали краски; я прежде думал, что в Дрездене можно найти что хочешь из художественных материалов, но на деле оказалось другое, пришли мы в один магазин - очень маленький выбор красок, стулья, мольберты старые, непрактичные, да и тех раз, два, да и обчелся. Мы вышли и потом долго искали вывески кунст и едва-едва нашли близ знаменитой гостиницы Закс магазин Рейхель; сразу мы начали толковать, нас не понимают, мы их, и так долго длилось, пока мы не употребили в ход мимику - но сколько тут было смеху! Краски хороши и дешевы, пузырь, который у нас стоит 30 - 25, здесь 15; полотно великолепное и дешево. Альбомы, черт знает, почему-то очень дороги, довольно большой стоит 8 и 9 р[ублей],- но зато хороши, ватманской бумаги; тут есть альбом из масляной бумаги, наклеенной плотно; написанное можно легко сохранить, верхняя крышка с фальцем, что очень практично. Это из Парижа, а здешней работы складные мольберты, стулья и зонтики плохи - из рук вон. Я очень жалею, что не взял с собой из Питера. Здешние магазины просты, до пустоты - наши, напр[имер] Беггров и даже Риппа, гораздо богаче, если бы краски у них были хороши. Дождь сегодня шел целый день, и погода совершенно петербургская и также холодновато, но потеха, что в дождь на улицах делается: являются тысячи зонтиков, и каждый, чтобы не задеть другого, поднимает его, и эта общая масса зонтиков плывет сверх голов. [...] Повторяю еще раз, что Дрезден хороший город - живописный, но, увы! До сих пор еще ничего не рисовали и не писали, все ходим.

20 мая. Сегодня были на постоянной выставке, за вход платится 2¹/₂ зильбен гроша - одна небольшая зала, разгороженная ширмами и мольбертами,- картин довольно много; кроме того, есть довольно много итальянских этюдов масляными красками на бумаге; рисунков карандашом также порядочно, акварели, фотографии, но что это все за вещи - ужас! Мы (Вверху приписка Шишкина: «Постоянная выставка в Дрездене ему не понрави[лась»].) по невинной скромности себя упрекаем, что писать не умеем или пишем грубо, безвкусно и не так, как за границей, но, право, сколько мы видели здесь и в Берлине - у нас гораздо лучше, я, конечно, беру общее. Черствее и безвкуснее живописи здесь на постоянной выставке я ничего не видал - а тут есть не одни дрезденские художники, а и из Мюнхена, Цюриха, Лейпцига и Дюссельдорфа, более или менее все представители великой немецкой нации. Мы, конечно, на них смотрим так же подобострастно, как и на все заграничное. Кажется, так же подобострастно смотрит и сама немецкая публика - куда ни придешь, в музей ли или па выставку, везде бездна народу, и все, по-видимому, смотрят с удовольствием и с видом знатоков. Понравилось мне то, что во всей этой зале незаметно никакого шику - рамы не бросаются в глаза, весьма скромные. Драпировок около картин нет, и вообще в обстановке преобладает простота. Этим нам хвалиться нельзя - мы иногда любим закатить раму во сто раз дороже самой картины, обвешаем кругом драпировками и раму еще всадим в полированный ящик. До сих пор из всего, что я видел за границей, ничего меня не довело до ошеломления, как я ожидал, а, напротив, я стал более в себе уверен - не знаю, что дальше будет. Переберу некоторые картины постоянной выставки. (На нолях приписка Шишкина: «и он перебирает понравившиеся ему вещи».) Первая мне попалась очень хорошая вещь Гартмана (Речь идет о Людвиге Гартмане, славившемся своими картинами с изображением лошадей.) из Мюнхена - лошади на водопое,- пейзаж очень хорош, но особенно лошади написаны и нарисованы хорошо; я редко видел столько правды, и притом техника очень проста; это не то, что наш Сверчков. (Сверчков Николай Егорович (1817-1898) - живописец. Жанрист, автор охотничьих сцен, портретист, обращался также к историческим темам, занимался скульптурой. Учился в Академии художеств с 1827 г. С 1852 г. - академик, с 1855 г. - профессор.) Рядом с Гартманом стоит пейзаж из тех, что мы называем историческим, т. е. пейзаж с фигурами; это бегство в Египет, дичь страшная, заходящее солнце, как плешь бритого татарина - свету в нем нисколько, а картина вся красная; манера этой картины мне напомнила нашего академика Каменева. (Каменев Валерьян Константинович (1823-1874) - живописец. Пейзажист. Учился в Академии художеств с 1841 г. С 1857 г. - академик. Преподавал.) Тут же забрался известный нам по нашей постоянной выставке Леонарди (Страшинский Леонард (Вильгельм-Давид) Осипович (1827-1878) - живописец. Писал исторические и бытовые картины. Учился в Академии художеств с 1847 г. С 1856 г. находился в качестве пенсионера Академии художеств за границей. В 1862 г. получил звание академика.)- небольшой пейзажик, нечто вроде лесной глуши с камнями и травой па первом плане, написанных очень хорошо, но деревья, особенно штамбы,- плохо. Несколько слабеньких акварелей, итальянские этюды (не знаю чьи) очень плохи. Петцоль (Петцольдт Георг (1810-1878) -немецкий живописец и литограф. Пейзажист.) картина из Швейцарии, огромная дура, но зато выстрочена донельзя; тут еще несколько Швейцарских видов и, между прочим, озеро 4-х кантонов Рау (Раух Иоганн Непомук (1804-1847) - австрийский живописец и график. Пейзажист.) - страшная пошлость. Еще несколько пейзажистов, и все плохие. Honneck (Хоннек Адольф (1812-1879) -немецкий живописец и график.) пейзаж из римской Компаньи очень недурен; сюжет очень прост - камни на первом плане, и между ними видны поля и горы; написаны смело и хорошо. На почетном месте стоит большая картина Шольтца (Шолътц Юлиус (1825-1893) - немецкий живописец. Автор исторических картин. Шишкин имеет в виду картину «Банкет генерала Валленштейна».) - какой-то банкет средних веков, писана довольно бойко и не без вкуса, но страшно бестолкова, вроде наших Хлебовского (Хлебовский Станислав (1835-1884) -живописец. Писал исторические и бытовые картины. Учился в Академии художеств. В 1859 г. получил звание классного художника.)) и, пожалуй, Микешина; публика около нее толпится. Рисунки, пейзажи карандашом очень плохи, должно быть еще учеников, мы гораздо лучше рисуем. Обратила на себя внимание одна фотография с картины Мейснера (Мейснер Эрнест Адольф (1837-1902) - немецкий живописец и гравер. Жанрист, пейзажист и анималист.) из Цюриха - овцы стоят у разломанного прясла и некоторые перепрыгивают через него - очень хорошо. Вот и все, об остальных, право, нечего сказать - исторические картины, идиллические пейзажи, портреты отвратительные телячьи морды, выставка незавидная. Вот что-то скажет здешняя Академия художеств и некоторые мастерские - думаем на днях забраться,- в музее еще не были, все не можем закупить материала, так это здесь бестолково, нигде ничего нет эта пресловутая заграница, черт бы ее побрал! Зонта и мольберта складного не можем найти, нужно заказывать.

21 мая. Сегодня после обеда мы пошли в первый раз с Якоби рисовать (В ГРМ находится акварель художника с авторской надписью: «Дрезден 21 Майя» (инв. р-11058).) и рисовали так себе для начала; но, что всего лучше, так это не любопытство здешней публики, проходят себе, но обращая внимания, если даже подойдет на минуточку, то с видом поощрения, и сейчас же проходит, это очень хорошо. Погода здесь дождливая, ходят тучи, сегодня слышали в первый раз гром. Дрезден больше и больше нравится, но жить здесь без языка просто беда. [...]

22 мая. Дрезденская галерея.

Осмотреть враз и к тому пробежать скоро нет возможности, так как галерея большая и по большей части старый хлам громадных размеров. Великолепные Вандики, Рубенсы, Мурильо, Вуверманы, Рюисдали и пр. пересыпаны этим хламом, исторической пылью. Знаменитая Мадонна не произвела на меня никакого впечатления, очень понравился Спаситель и божья матерь, но этот поп и внизу умиленная Варвара тут совершенно лишние. (Имеется в виду «Сикстинская мадонна» (1515-1519) Рафаэля Санти. В дневнике речь идет об изображенных на картине папе Сиксте IV и св. Варваре, о которых и Крамской писал в 1869 г., что они «только мешают, развлекая внимание, и портят впечатление» (письмо С. Н. Крамской от 19 ноября 1869 г. в кн.: И. Н. Крамской. Письма, статьи, т. 1. М., 1965, с. 80).) Просидели перед ней почти полчаса, силились всмотреться, но, увы! Душа наша не откликнулась! И нашли же мы время заметить на ней раму - действительно, немцы удрали штуку, - они ее вделали в киот совершенно как образ, недостает только лампады с сотнею свечей. Поставлена она в отдельной комнате; вообще Мадонна вещь действительно серьозная и чувствуются в ней достоинства, которых, быть может, мы и не понимаем. Мадонна Мурильо (Картина «Мария с младенцем» была исполнена Мурильо около 1670 г.) также очень хороша. Мне она еще больше нравится, тут видим больше естественности, как будто правды, но и написана великолепно, по-мурильевски. Есть там еще одна чисто немецкая драгоценность - это Мадонна Гольбейна, (В дневнике речь идет о находящейся в Дрезденской галерее копии, исполненной около 1537 г. Бартоломеусом Самбургом с картины Гольбейна «Мадонна базельского бургомистра Якоба Мейера цум Газен» (1528-1530). Оригинал находится в Дармштадте.) - ну это просто византийщина, и киот у нее нелепее, чем у Рафаэля. Вот и все; право, как-то тяжело не только видеть, даже говорить о том, к чему не лежит сердце, все это как-то дряхло, старо, на подмостках или разных ходулях. Только и отдыхаешь на таких господах, как Вандик, Рембрандт, Бергем (Берхем Клаас Нигере (1620-1683) - голландский живописец. Жанрист и пейзажист.) (даже и Рюисдаль нам не понравился), Остад Нагари (Шишкин, по-видимому, имеет в виду Нагари Джузеппе (1699-1763) - итальянского живописца. В Дрезденской галерее находятся его произведения: «Скупец» и «Ученый».) - его великолепные головы стариков ничуть не уступают первым художникам, хотя он и мало известен. В галерее мы встретили архитектора Попова (Попов Александр Петрович (1828-?)-архитектор. Учился в Академии художеств. В 1860 г. получил звание классного художника первой степени, в 1870 г. - академика. С 1862 г.- пенсионер Академии.) с слепым пр[офессором] Тоном (Тон Константин Андреевич (1794-1881) -архитектор. С 1843 г. - профессор первой степени, с 1854 г. - ректор Академии художеств по архитектуре и заслуженный профессор.) и Писемского, (Писемский Алексей Феофилактович (1821-1881) - писатель.) который до того утомился, что страшно пыхтел; он говорит, что ему ничего не нравится, и Эрмитаж наш в сто раз богаче. Посетителей в галерее много, здание хорошо.

Академия художеств - первое, что снаружи она очень, очень бедна; бедна и внутри, правда, что не все и видели, только четыре первых класса; рисуют, как нам показалось, хорошо, лучше, чем в Берлине, а метода одна и та же - каждый рисует с отдельного гипса, большая часть рисунков в величину статуй; рисуют на мольбертах, стоя, но конопатка сильно в ходу; число учеников невелико. Проходя небольшую комнату с невысокими шкапами у стен, круглым столом посредине с несколькими стульями ветхого свойства, нам сказали, что это библиотека и конференц-зал Академии. Хотели посмотреть натурный класс, куда много и спешно шли ученики, но нас туда но пустили; немец, который нас водил (кастелян, помощник чего-то или кого-то), торжественно объявил, что там стоит голая натура - так мы с тем и ушли. Сегодня также ходили с Якоби рисовать, но безуспешно, немецкий пейзаж слишком непривлекателен и почти до омерзения расчищен.

Вчера мы были на знаменитой террасе, слушали музыку за 5 зиль[бери] грошей, музыка очень недурна, музыка здесь слышна нередко, конечно военная, каждый день гоняют по городу солдат с музыкой, чтоб и им было нескучно и чтоб немцы-либералы боялись, а то восстанут «не только против бога, но и против своего короля», как нам объясняли. Терраса - место очень хорошенькое, т. е. возвышение, откуда вид на город и вверх и вниз по Эльбе, самая же терраса обсажена густо деревьями; конечно, обстриженными и приглаженными - что очень гадко. (На полях приписка Шишкина: «Далее идет описание Брюлевой террасы, Эльбы, встреченных русских». Речь идет о «Террасе Брюля»- набережной на берегу Эльбы, в центре Дрездена, превращенной в XVIII в. в большой сад (бывший его владелец - граф Брюль).) Закат был здесь великолепный, все общество наслаждалось, кроме одного господина - старого знакомого Якоби, приехавшего из Парижа; он первый раз за границей и ничего больше не видит, кроме дамских тряпок - разговор его постоянно о том, что в Париже всеносят шляпы, или о том, где лучше чистят сапоги - здесь или в Вене. Богатый молодой человек, помещик, но пустее и глупее его я редко встречал.

23 мая. Сегодня день почти потерян в художественном отношении, нигде не были и ничего не видали; впрочем, шатались по городу, кое-что покупали из мелочей, а большую часть дня провели в приготовлении шкатулок для красок к предстоящей поездке в Саксонскую Швейцарию. Гуляя, мы пробрались вверх по Эльбе, откуда вид на Дрезден очень недурен; но сама Эльба смешна, особенно теперь, были все дожди, и вода с гор, вероятно, текла по глине, оттого вода в Эльбе чистая мумия, (Мумия - коричневая краска.) отвратительна, и это бывает после каждого порядочного дождя; вообще Эльба не стоит красок поэзии, которые так щедро расточали на нее наши поэты. Вверх по правому берегу идут довольно большие холмы, на них построены дачи, похожие па замки, но все неметчина.

Назад идти пешком поленились и наняли лодку, нечто вроде гондолы, т. е. такая же длинная и с крышей, но и все сходство в этом, а остальное все грубо, скверно, даже непрактично; нанять ее нам стоило труда: нам было нужно к новому мосту, а, как назло, мост мы не знали по-немецки; толковали, толковали и решили прибегнуть к карандашу - нарисовали ему мост с железной дорогой,- он и понял, мы сели и покатились по грязной, мелкой, хотя и быстрой Эльбе. [...]

Пожалеешь сто раз, что не знаешь языка, без него очень плохо, потому и Дрезден начинает надоедать и не нравиться - в эту минуту так бы и полетел в Россию, в Петербург, к товарищам, ах, как жаль, что их нет! Сижу и грустно насвистываю песенки русские, а в саду тоже слышится пение немецкое; много еще предстоит скучного и грустного впереди - делиться впечатлениями не с кем. Эх, нет Гина, Джогина, Ознобишина - словом, пейзажиста-художника - жаль! А пейзажист - истинный художник, он чувствует глубже, чище. Черт знает, зачем я здесь, зачем сижу в номере Штадт Кобурге, отчего я не в России, я ее так люблю! Грустно; пою и свищу почти со слезами на глазах: «Не уезжай, голубчик мой! Но покидай поля родные!», в репертуар моего пения вошли почти все русские мотивы, какие знаю. Грусть, страшная грусть, но вместе с тем и приятно - дай бог, чтобы не утрачивалось это чувство, таскаясь по проклятой загранице. Еще более делается грустно и неприятно, что не получу ни от кого писем - велел их адресовать в Женеву.

24 мая. Сегодня день самый пустейший - пуст, как моя голова в настоящее время; нигде не были, погода великолепная, голова очень болит.

25 мая. Воскресенье. Немцы все на улице, жарко, собирается туча и гремит гром; был я сегодня в церкви, в здешнем соборе; когда я пришел, пастор говорил с кафедры, вернее кричал; «то нежно он ослабевал»; то вдруг как будто на войну зовет, бьет себя в грудь, голову то закидывает назад, то опускает ее и замолкает, - и из чего, подумаешь, хлопочет? А хлопочет усердно. Собор большой, по обе стороны идут арки в два этажа - напомнил мне петербургский Гостиный двор, только пустой, без товаров. Крик пастора44(Вверху приписка Шишкина: «скоро его».) надоел, но мне хотелось дождаться органа - дождался и очень рад, орган, пение, музыканты с трубами и даже барабанами, до того хорошо, даже странно, что просто прелесть! Огромный пустой собор весь наполнился звуками - великолепно, я был в восторге! [...]

26 мая. Сегодня целый день собирались, укладывались как можно компактнее, и все-таки у нас обоих семь вещей, а баул я оставляю. (На полях этой и следующих страниц приписка Шишкина: «С 25 мая начали приготовлять свои ящики и все вещи к путешествию в Саксонскую Швейцарию, куда и выехали. 27 мая. Все утро этого дня И. И. бродил по городу. Попал на кладбище и на учение солдат (зачеркнуто: горнистов и барабанщиков. - И. Ш.) - ему надоело ужасно и он не мог дождаться когда они уедут в Криппен».) Хотели ехать сегодня вечером, но не успели, потому были на Брюлсвой террасе, (На полях приписка Шишкина: «Далее идет описание Брюлевой террасы, Эльбы, встреченных русских». Речь идет о «Террасе Брюля»- набережной на берегу Эльбы, в центре Дрездена, превращенной в XVIII в. в большой сад (бывший его владелец - граф Брюль).) слушали музыку - плоха; опять много русских, опять залюбовались закатом, который сегодня не так был хорош, живописен. Видели также у старого моста в ресторане много огней и по временам бенгальское освещение, что очень эффектно, особенно при здешних темных ночах. Дрезден надоел в высшей степени, завтра бы удрать очень хорошо. [...]

27 мая - едем в Криппен (Шандау).[...]

4 июля приехали в Баденбах. В таможне47(Вверху приписка Шишкина: «по приезде в Баденбах 4 июля».) взяли за сигары больше, чем они стоят; богемский язык уже часто встречается; мост через Эльбу очень хорош, но берут с конного и пешего, что очень гадко. Здесь дача или сад вроде монастыря графа Тона. Это помещик не деревенский, а даже городской - берет оброк со всего города и прилегающих к нему деревень - чем лучше нашего. В саду графа Тона гуляли с провожатым, но такая гадость, что мы ушли сейчас же, конечно только заплатили ему. Деньги здесь бумажные, начиная с монеты в 10 к[опеек]. Местность в Баденбахе недурна, но для художника мало. Город недурен, и, как все города на Эльбе, какие мы успели видеть, лепится на горах и скалах, но живописного мало. Были за Баденбахом, шли туда одной дорогой, возвращались другой. Там больше простоты и живописнее.

Прага 5 июля. Сейчас только догадались, что не туда попали, куда бы следовало: нужно было поехать в Бромберг, а не Прагу, которая для пейзажиста не представляет ничего замечательного, также и ее окрестности. Горы ниже по Эльбе совершенно голые, овальные, весьма невзрачные; было одно место на пути из Баденбаха в Прагу, местность совершенно плоская на несколько десятков верст и живо напомнила Россию: кое-где рисуются небольшие плоские возвышенности, а иногда на горе виднеются села и деревни с белыми, как у нас, церквами. Прага - город большой, шумный, от того более, что очень тесный, улицы узкие; мы сразу обошли его, довольно долго искали квартиру г. Колара, (Колар Нозсф (Осип) Иванович - преподаватель словесности и естественных наук в пражской гимназии. Горячий пропагандист идеи славянского содружества, переводчик Кольцова и Некрасова.) чеха, по рекомендации Пыпина. (Пыпин Александр Николаевич (1833-1904) - литературовед, общественный деятель, двоюродный брат И. Г. Чернышевского. В 1861 г. вместе с группой профессоров покинул Петербургский университет в знак протеста против реакционного нажима на студенчество. Одной из разрабатываемых им тем была славянская литература.) Квартиру нашли скоро, но не застали дома, кухарка его говорила с нами по-чешски, понять было можно. Возвращаясь от него, напали случайно на богомолье католиков: посреди площади колонна, украшенная херувимами, посредине, конечно, образ мадонны, за решеткой сидит какой-то ксендз с густыми бакенбардами, громко ноет, а за ним вся толпа повторяет, толпа же состоит из одних женщин и стариков, это, как и у нас в таких случаях. Как только выехали в Австрию, то па каждом шагу попадаются то кресты, то распятия, то статуи святых. Большой мост в Праге весь уставлен статуями, от времени почерневшими, но, кажется, недурно сделанными, орнаменты во вкусе Возрождения. На улицах Праги попадаются чаще всего солдаты и немцы, чешский язык редко слышен, но вывески и газеты есть чешские.

Были в одном ресторане, пили кофе и видели, как там много и, кажется, азартно играют в карты, бильярдов тоже много, но при нас они были пусты.

6 июня. (Описка - не июня, а июля.) Были у Колара; как взошли, сейчас заговорил по-русски, говорит очень хорошо, и человек прекраснейший, милый; до него были в монастыре, или, как после оказалось, в духовной семинарии; полон собор молодых людей, будущих ксендзов; мы уже пришли к концу и ничего не видели, хотели слышать орган, но он издавал последние скрипящие и кричащие ноты; внутренность собора безвкусна. Оттуда попали в собор крестоносцев (здесь много разных религиозных орденов), тут застали в полном разгаре торжественную обедню; мы думали, что какой-нибудь праздник, оказалось, что воскресенье, а мы позабыли. Пение и орган, как обыкновенно у католиков, хороши, но эти проклятые ксендзы постоянно торчат на виду, и то присядут, то нагнутся, и сразу человек 7-8, нет, у нас лучше, греки были умнее, там все действие происходит в закрытом алтаре, и попы не надоедают. Пение же наше, особенно хороший хор, и Бортнянский (Бортнянский Дмитрий Степанович (1751-1825) -композитор, мастер хорового письма, автор церковных песнопений.) зашибет и орган и скрипки. Внутренность собора напомнила чрезвычайно наши соборы - такое же безвкусие в употреблении образов и золота, а здесь еще скульптуры. Скульптурные произведения здесь все па один лад, художники хотели постоянно придать больше грации и выражения, и обыкновенно вещь исковеркана без пощады. [. . .] Колар повел нас в Пражский музей (На полях этой и следующей страницы приписка Шишкина: «и Колар за время их пребывания не оставлял их и показывал им все местные достопримечательности. Они [осматривали] и галереи, и соборы, где И. И. заслушивался иногда органа, и народные гулянья. И. И. подробно описывает освящ[ение] - праздник знамени чешских певцов и гимнастов. Колар же их знакомил с чехами, говорящими по-русски - большей частью литераторами и переводчиками. Ввел их в чешские клубы».) и хотел показать преимущественно чешских художников, но на беду их оказалось очень мало, но и то из них есть довольно порядочные. Из Мюнхена Вольц (Вольц Бертолъд (1829-1896) - немецкий живописец. Жанрист и портретист.) - коровы стоят у водопоя, великолепная вещь; коровы довольно большие па первом плане и потом теряются вдали, при этом воздух чудный, облачный и ярко освещен солнцем. Освальд Ахенбах недурен - белая каменная стена и по бокам деревья, особенно стена чертовски хороша; деревья просто мазаны, но ловко - и все-таки это бестолочь, есть еще кое-что порядочное, а остальное все старье и безобразие. Оттуда пошли обедать на остров посреди реки, куда проходит новый цепной мост, там Колар познакомил нас со многими чехами, народ все прекрасный и охотно говорят по-русски. Оттуда поехали за город на народное чешское гулянье верст за 8 от Праги. Дорога туда и места там невзрачные, голые, есть скалы, из которых жгут известку. Гулянье называется св. Прокопа; народу было много всякого звания; крестьянки здешние одеваются очень хорошо и не без вкуса, самое же гулянье состоит в питье пива и танцах под шарманку молодежи, также много поют патриотических песен, тут на горе церковь и пещера св. Прокопья, дорога вверх очень живописна; мы там пробыли часов 5, по время провели довольно скучно. Жара была нестерпимая, а наши ноги в тоненьких сапожках сильно чувствовали каждый богемский камешек. Возвращаясь оттуда, на половине дороги зашли в гостиницу пить пиво, и Осип Иванович Колар познакомил нас с чехом Вавра, (Вавра Эммануил (1839-?)-переводчик. Брат известного чешского политического деятеля и публициста, принимавшего активное участие в борьбе чехов с австрийским правительством.) который перевел Обломова и еще несколько русских вещей на чешский язык и, как говорят, хорошо; тут же узнали, что Колар тоже перевел Кольцова и Некрасова и в восторге от них. Колар профессор чешской гимназии, читает словесность и естественные науки, человек молодой, очень хороший господин и хорош собою, высокий брюнет, прост, умен и добр. Были в чешском клубе, или, как они называются, «беседа»: помещение довольно большое, но народа по случаю праздника и лета мало. Пили там отвратительный русский чай. Там (Вверху приписка Шишкина «они».) познакомились с русским музыкантом, скрипачом, человеком, кажется, недалеким и каким-то нахалом, словом, не художником; оказывается, что он служил когда-то на Кавказе, это и на лице у него написано - тип нашего солдата; ищет, где более русских, туда и едет давать концерты и, говорят, успешно. Он, как мы узнали, живет в одной с нами гостинице, и из клуба пошли вместе, зашли к нему, и он сыграл несколько вещей прекрасно, техника в руках чертовская; это было в полночь, окно номера было открыто, и на улице собралась многочисленная толпа - аплодировали и кричали браво, что ему очень польстило; он нам прочел из немецких газет похвалу о нем, но все-таки я остаюсь того мнения, что он очень недалек и не музыкант, а отменный техник, играет с вычурной мимикой, но музыка скрипичная хороша - я в первый раз слышу такую скрипку; в это же время начиналась другая музыка - гораздо посильнее и повпечатлительнее; ночь темная, и по временам начала вспыхивать молния (На полях приписка Шишкина «мгновенное освещение».) очаровательным светом, наш музыкант смолк, и мы стали смотреть в окно - к тому времени там наверху собрался целый57(Это слово написано Шишкиным поверх зачеркнутого «ночной».) великолепнейший концерт света и звуков; гроза, молния зажигает все небо, гром сначала был слышен вдали басовитыми нотами, потом ближе и ближе грохочет, удары, дождь, свист ветра и град - концерт небесный показал свою величественную силу и удалился, оставив по себе самое приятное впечатление. [...] тебя могучая гроза долго буду помнить!

7 июля. С Коларом пошли к художнику Манесу, (Манес Иозеф (1820-1871) - чешский живописец и рисовальщик. Пейзажист, портретист и жанрист.) по дороге зашли в один магазин, где видели статую богородицы, Манес же теперь в Риме. Он (Шишкиным написано «Манес».) чешский художник, популярный и талантливый господин, видели у него много этюдов фигур и пейзажей. Типы славянские есть прелесть, нарисованы хорошо - я еще не видал художника более строгого, добросовестного и честного. А как Манес рисует пером и потом акварелью, карандашом свинцовым, красным в светах, это в головках, которые у него особенно хороши, и нужно заметить, что его работа нисколько не похожа на заграничную вообще, т. е. легкую, вкусную и часто пустую и бессмысленную, у него строгий характер и манера напоминает старых, но хороших художников. [...]

8 июля. Добрейший Колар сегодня утром пришел к нам пока мы еще спали; пошли в чешский собор - снаружи великолепие, он не кончен, а затеян был огромнейший, но недостало средств у чешской нации, да и он еще потерпел от пожара, бывшего давно уже. Стиль готический. (Собор св. Вита, или Святовитский собор - выдающееся произведение европейской готики.) Были в той комнате, из которой были выброшены австрийцами чехи Мартиниус и Славата; (Шишкин ошибается: весной 1018 г. - в период разгоревшейся борьбы между Габсбургами и чешскими сословиями - из дворцовых окон в ров были выброшены восставшими против королевской власти чехами императорские советники Слават, Мартинец и их секретарь Фабриций.) Якоби думает эту сцену написать, конечно, хорошенько ознакомившись с историей, мы там все необходимое зачертили; картина может быть хорошая драма. Выбросить в окно, из которого до земли 30 сажень! Да и люди пострадали за родину, и там внизу им поставлен памятник, уже в последующее время, конечно. Колар очень любит Прагу и вообще патриот славянин. Были также в зале Вячеслава, (Речь идет о Владиславском зале королевского дворца в Праге, построенном в конце XV в. при Владиславе Ягелонском архитектором Бенедиктом Рейтом.) хороша. Своды готические переплетены узкими выпуклыми карнизами, что очень красиво, эта зала совершенно пуста, но в другой несколько мест и трон под балдахином - интересная вещь для хорошего исторического художника, но мне уже надоедают все эти подвиги и прихоти королей и светских и духовных; все это прошло, и слава богу. (На полях приписка Шишкина: «Осмотр города скоро прискучил И. И. После посещения комнаты, из которой немцами были выброшены чехи Мартинус и Славата, и залы Вечеслава...») Это мертвечина, а мне бы скорее на натуру, на пекло красного солнышка; природа всегда нова, не запятнана ничем подобным и всегда готова дарить неистощимым запасом своих даров, что мы называем жизнью. Что может быть лучше природы, да еще не искаженной подвигами человечества! Мне как-то становится скучно и досадно, что я только и вижу все историю, да историю, и увы! Завтра опять неутомимый наш путеводитель Колар поведет нас по музеям и в ратушу и, между прочим, в мастерские чешских художников, с которыми мы уже отчасти знакомы по их маленькому художественному клубу, где они собираются вечерами почитать и потолковать. И Россию, и наших художников они не знают, так же как и мы их, мы им советовали присылать свои картины к нам па выставки - они бы и охотно посылали, да австрийское правительство тому препятствует - с Россией нет порядочного сношения даже почтового. Мы были в Бельведере (Летний королевский дворец Бельведер, построенный в 1535-1503 гг., является памятником ренессансной архитектуры.) - древнее здание, особенно хороша колоннада вокруг него, хотя не массивна, но очень изящна; на этой-то колоннаде когда-то наблюдал движения звезд знаменитый Тиходебраге, который здесь и похоронен; также и знаменитый Кеплер (Браге Тихо (1542-1601) - датский астроном. С 1599 г. жил в Праге. Кеплер Иоганн (1571-1630) - немецкий астроном. С 1600 по 1612 г. жил в Праге.) покоится здесь же -и, странно, таким великим людям не отдана дань справедливости, ни одного признака их здесь нет, а на каждом шагу попадаются статуи и памятники бог знает кому. Грустно и досадно. Картины помещены в самом здании, весьма простом, но изящном, особенно лестница, ведущая в залу, очень хороша, также и портик снаружи, но крыша на здании - гадость; картин там числом шесть - все из чешской истории, некоторые только недурны, особенно отличается из них Свобода (Свобода Карел (1824-1870)-чешский исторический живописец и гравер.) «Император Иосиф в больнице» - очень хорошая вещь. Картины писаны al fresco, несколько есть еще мест, приготовленных для новых картин. Бывши у них в клубе, при рассказах о России и ее богатствах, я спорол такую дичь, что мне самому стало совестно, готов был бы провалиться, а чехи заметили, что я грубо соврал, да и Якоби тоже не уступал; я им говорил о скульптуре в России, между прочим, вспомнил кариатиды у Эрмитажа, (Речь идет о десяти атлантах, украшающих Эрмитаж, сделанных из сердобольского гранита (1844-1849). Автор моделей - скульптор Теребенев Александр Иванович (1815-1859).) хотел похвастаться русским (Слово «русским» написано Шишкиным поверх слова «своим».) гранитом, из которого они сделаны, и бухнул, что они 8 сажен вышины, чехи, молодцы, сейчас же смекнули и прикинули и дознались, что я жестоко соврал, и громко смеялись между собой не без сарказма: вот, дескать, русские любят иногда брякнуть! Я вспомнил Крылова «Лжец и огурец», (Басня И. А. Крылова «Лжец».)да и Якоби тоже сыпал сотнями тысяч, платимых художникам в России; очень неприятно, я говорил не подумав, мне они казались очень большими, я и хватил, вперед наука.

9 июля. Начался день музыкально, были у Св[ечи]на, («...были у Свечина...» - в тексте три центральные буквы фамилии зачеркнуты.) и он нам играл кое-что, на своих дверях мы написали Колару и Д-у, (Неясно, о ком идет речь.) чтоб они пришли туда же, что они и сделали, и мы вчетвером слушали этого практичного маэстро, а потом втроем отправились в мастерские художников, посетили меньшего Манеса, (Манес Квидо (1828-1880) -чешский живописец. Жанрист.) жанриста, особенно хорошего ничего не нашли, господин малодаровитый и еще молодой. Заходили в книжную лавку, и Колар показывал нам фотографии с картин чешского художника Чермака (Чермак Ярослав (1830-1878)-чешский живописец. Мастер исторической картины, обращался также к портрету, пейзажу и натюрморту.) из чешской истории - великолепие, он напоминает частию Поль Деляроша (Деларош Ипполит (Поль) (1797-1856) - французский живописец. Мастер исторической картины, портретист.) и так же хорош; картины несложные в две, три фигуры. Особенно хороша жена разбойника, муж которой ранен и лежит с ребенком, а жена сторожит неприятеля, врага, конечно, немца. Чермак живет зимой в Париже, там его и оригиналы проданы, и в Лондоне также, а теперь он путешествует по южным славянам, художник даровитый и молодой - 30 или 35 лет. Видали картину Свобода или происшествие в знаменитой комнате, о которой я уже упоминал; картина эта теперь в гостинице, не помню какой, кажется Штепано, ее не позволили выставить на выставку, немцам показалась слишком либеральна; на наш взгляд вещь весьма посредственная, он худо воспользовался сюжетом, но мы заметили костюмы, за верность которых ручается Колар. [...] Видели также только что начатый строить большой чешский театр; старую ратушу, где теперь тюрьма, заходили в один частный дом посмотреть картину молодого умершего пейзажиста Косарека (Косарек Адольф (1830-1859) - чешский живописец.) - недурна, талантливая, но уж очень грустная; потом пошли к пейзажисту Гавранеку (Гавранек Берджих (1821-1899)-чешский живописец.) и не застали дома, а, говорят, хороший пейзажист, жаль не видали; были у исторического художника Льготы, (Льгота Антонин (1812-1905) - чешский художник.) пишет по большей части католические образа, у него, впрочем, много хороших эскизов; у скульптора Томаса Зейдана (Зейдан Томас (1830-1890) - чешский скульптор.) маленькая мастерская вся уставлена посредственными вещами, между прочим, он начал работать Петра Великого, когда он кует в Карлсбаде подкову; у него же видели мы модель памятника Ганки, который поставится в Вышеграде - недурен. Посетили хорошего скульптора немца Макса (Макс Эмануил (1810-1901) - немецкий скульптор, поселившийся с 1850 г. в Праге.) - бездна у него вещей, работает неутомимо, вот бы взять пример нашим скульпторам, он здесь самый популярный, но надоело писать, лень, а были еще в Музеуме, видели копья, ножи, щиты и пр., тоже разные чучела, горные породы и проч.

10 июля. Видели альбом богемских литографий, Южная Богемия особенно отличается видами, также фотографии, какой-то приморский пейзаж с картины не знаю какого художника - я ничего лучше не видал из фотографий, передан решительно каждый мазок кисти до невероятия великолепно; стоит 5 гульденов. Были у пейзажиста Гавранека - говорили, что хорош, а ничего не стоит, жалкий труженик, похож на нашего Пискунова (Пискунов Василий Григорьевич - живописец. Пейзажист. Работал также в области религиозной живописи. Учился в Академии художеств в 1850-х гг.) и, кажется, добрый и радушный малый. Якоби получил из Дрездена депешу и уехал, я с Коларом пошел в чешскую оперу; есть голоса порядочные, но обстановка и декорации донельзя бедны.

11 июля. Сегодня мы с Коларом ушли из Праги в 5 часов утра за город и прошли верст 25 по долине, называемой Шарки, («Шарки» - приписка Шишкина на полях вместо зачеркнутого в тексте названия.) есть довольно много хорошего. Возвратились к двум часам в Прагу, устали. [...] Были с Коларом в Трое; не доходя Трои, сад Стромовка, в котором очень много хороших груш, дубов, лип и тополей, и к величайшему моему удовольствию я увидал целое семейство наших берез, окруженных со всех сторон буками, каштанами и платанами, которые у пас очень редко встретишь. (Слова «наших», «окруженных со всех сторон», «платанами» приписаны Шишкиным.) Идя в Трою, нужно переехать через Молдаву, пойдет ровное место, весной заливаемое водой, тут есть картинки; самая Троя - деревня, весьма живописная, много больших деревьев и речка очень интересная. Нашему удовольствию помешал дождь, который идет даже и сегодня, скверная погода, а нужно идти на Стрелецкий остров, на освещение знамени певческого общества - патриотическое гулянье. Колар вчера занимался со мной ботаникой, набрал он растений и определял их, также занимались и микроскопом.

13 июля, были на освящении знам[ени] общества гимнастиков и певчих. Началось с того, что все собрались на Стрелецкий остров на площади, на которой было устроено нечто вроде балдахина, как у нас на Крещенье, только без креста: пришли гимнастики и певцы, старшины, обрядные старосты были под балдахином, также и дамы; певчие стали петь народные песни, я думал, что будут попы, и оказалось, что это гражданское освященье знамени, т. е. чехи себя хоть этим утешают под гнетом немцев. Хор очень большой, пели недурно, костюм обыкновенный, только на левом борте сюртука особый знак. Гимнастиков 900, они стояли по 3 в ряд; на них был костюм: красная рубашка, серые панталоны и такая же куртка внатяжку и обыкновенная черная шляпа с соколиным пером; костюм красивый и некоторым физиономиям очень идет. Старшина, доктор князь Турн-Таксис, говорил речь, из которой я, конечно, ничего не понял, говорил без одушевления, человек он, говорят, очень хороший и отчаянный демократ и либерал; говорила также и жена его, она тоже член. (Эта фраза написана рукою Шишкина над зачеркнутой.) Ему и ей аплодировали, затем начался самый обряд освящения: женщины самое полотно знамени прибивали к древку, певчие пели: знамя есть символ будущей свободы (Слово «свободы» приписано Шишкиным.) чехов. Потом говорил длинную речь Сладковский (Сладковский Карел (1823-1880) - чешский прогрессивный политический деятель. Активный участник Пражского восстания 1848 г. В 1862 г. был избран членом чешского сейма. Лидер чешских либералов, один из руководителей младочешской партии.) - я тут только понял, что значит сила слова и выражения: говорил он так сильно, с таким чувством, что я понял весь смысл его речи, зная из их языка почти несколько слов; молодец и либерален до возможности. («Либерален до возможности» - написано Шишкиным вместо зачеркнутых слов.) Я думаю, ему завтра будет выговор от немцев, если не больше, к тому же он известный публицист. Но странно, мне и многим другим показалось, что, когда он кончил, и кончил великолепно, раздалось только обыкновенное, даже предписанное формой восклицание, вроде «Слава» по три раза - и только, а я думал, что вот разразятся рукоплескания, но холодны стали чехи или немцев боялись- по знаю, а у меня, признаюсь, руки чесались - смысл его речи был общая свобода всех славян, самого громадного племени в Европе. [. . .] Л все-таки, смотря на гимнастиков и на эти все общества, становится как-то смешно, я припоминал одну статью в Современнике, кажется «Страх врагам», там это хорошо очерчено, с комической стороны. (Автор статьи «Страх врагам» («Современник», 1861, август, с. 325) иронизирует по поводу различных немецких гимнастических общин, которые «выкидывают свои штуки, поют гимны, получают призы и совершенно убеждены, что все враги и супостаты трепещут от этого проявления германской мощи».)

14 июля. Я был в Трое - хорошее местечко, - я там нарисовал. (Акварель «Троя близ Праги» находится в ГТГ.)

15 июля. Утром приехал Якоби из Дрездена; были опять в музее, видели разные рукописи, книги с миниатюрами чешских художников, но там особое богатство геологических предметов, множество отпечатков допотопных растений. Сегодня же собираемся ехать в Пардубицы. [...]