1872

104 Н. В. ДМИТРИЕВА (Дмитриева Наталья Васильевна, урожденная Мальке - жена художника И. Д. Дмитриева-Оренбургского.) - И. И. ШИШКИНУ И Е. Л. ШИШКИНОЙ

Дюссельдорф. 28 января 1872

[...]. Об Дюссельдорфе буду говорить, как о знакомом Вам городе, Вы, Иван Иванович, вероятно еще не забыли его, по крайней мере. Вас еще помнят и карточки Ваши красуются в числе дюссельдорфских художников на Шадов штрассе у Овербека, (Овербек - фотограф в Дюссельдорфе.) которых Вам и посылаю, может быть, они возбудят приятное воспоминание, но, сравнивая их с нижегородскими, (В 1870 г. летом Шишкин был в Нижнем Новгороде, где его снимал известный фотограф А. И. Карелин.) я нахожу, что Вы изменились в свою пользу. Бисмейер с восторгом вспоминает об Ваших рисунках пером, и время от времени они красуются у него на окнах Элберфельдергитре. [...] Вотье (Вотъе Веньямин (1829-1898) - немецкий живописец. Жанрист. Профессор Дюссельдорфской Академии художеств.) недавно выставлял у Шульте картину, очень хорошенькую: «Похороны в деревне», и продана она за десять тысяч, тут только и слышишь, что за картины тысячи платят, не мудрено, что у всех почти каменные дома, не так, как у нас, сотню, другую, так уж заохают. Впрочем, мне об искусстве не следует говорить, Коля (Дмитриев-Оренбургский Николай Дмитриевич (1837 - 1898) - живописец и рисовальщик-иллюстратор. Жанрист и баталист. Учился в Академии художеств (1853-1863). С 1868 г. - академик, с 1883 г.-профессор.) Вам лучше все расскажет. Я только и слышу «Тона! Тона! и Тона!» [...]

105 И. Д. ДМИТРИЕВ-ОРЕНБУРГСКИЙ - И. И. ШИШКИНУ

Дюссельдорф. 30 янв[аря] 1872

Много я вспоминал об Вас, многоуважаемый Иван Иванович, живя в городе Дюссельдорфе, некогда обитаемом Вами. Не знаю, как было в Ваше время, теперь же Дюссельдорф представляет из себя отличный рынок для картин; из Голландии многие хорошие художники приезжают сюда и живут тут, чтобы выгоднее сбывать свои картины, и действительно цены на вещи мало-мальски порядочные стоят очень высокие. Да и сколько же здесь людей охотно покупающих картины, бездна неисчерпаемая, в особенности сравнительно с нашей небольшой кучкой московских и петербургских покупателей, приобретающих картины единственно для того, чтобы сделать себе имя покровителей искусства.

Право, кажется в Дюссельдорфе нет ни одной комнаты, пи единого ресторана, ни одной пивной, где бы не красовались в золоченых рамах уважаемые здешней публикой труды нашего брата художника; так что о покровительстве искусства нет и речи; дело идет само собой.

Дошел и до меня слух о перенесении четверговых вечеров из помещения Артели в Общество поощрения искусств; (Видимо, это рисовальная школа Общества поощрения художников.) хоть четверговые вечера действительно в последнее время немного имели поощрения от Артели, но все-таки мне весьма грустно, что это так устроилось, не потому, что я, как член Артели, сожалел бы о том, что вечера, устроенные и взлелеянные Артелью, имея в настоящее время перевес голосов, к сожалению, недоброжелающих Артели, отделились от нее; нет, не потому, а мне грустно, потому что и то малое количество русских художников, которыми может гордиться наша матушка Русь, не могут и не умеют ужиться дружно для общих трудов, а при малейшем подстрекательстве, сейчас готовы поссориться.

Весьма рад, что передвижная выставка имела успех, и весьма сожалею, что не мог принять в ней участия. Все мое внимание и все мои силы в настоящее время направлены на самого себя, (Дмитриев-Оренбургский в 1871 г. был командирован за границу для усовершенствования в живописи и с июня этого года жил в Дюссельдорфе, получая стипендию от Академии художеств.) и потому на общественные дела уже очень мало остается и того и другого.

Тем не менее было бы весьма приятно, если бы Вы, добрейший Иван Иванович, победили бы в себе Вашу лень к письмам на несколько минут и, присев к столу, черкнули бы мне несколько подробностей о разных общественных, художественных предприятиях, витающих теперь в Петербурге.

Евгении Александровне (Е. А. Шишкиной.) жму крепко руку и от всей души желаю, чтобы с умножением семейства, умножились бы ее силы и здоровье.

До свидания, добрейший Иван Иванович, буду с нетерпением ждать от Вас весточки.

Не забывайте много Вас любящего Н. Дмитриева-Оренбург[ского]

Р. S. Заочно могу целовать Лидочку, и ей не будет надобности от меня отвернуться, как она это делала прежде. [...]

106 И. И. ШИШКИН - П. М. ТРЕТЬЯКОВУ

Питер. 1 мая 1872

Милостивый государь Павел Михайлович!

В субботу от Перова я имел удовольствие получить перевод, а сегодня получил деньги - 1500 руб[лей], за кои приношу мою искреннюю благодарность и душевно рад, что картина Вам понравилась и после того, как я ее окончил. (Имеется в виду картина «Сосновый бор. Мачтовый лес в Вятской губернии» (ГТГ), о которой Третьяков писал Крамскому 18 апреля 1872 г.: «Пейзажем Шишкина я остался совершенно доволен: скажите Ивану Ивановичу большое спасибо!» (Переписка И. II. Крамского. 1869-1887. М., 1953, с. 50).)

Остаюсь с истинным почтением Ваш покорный слуга

Иван Шишкин.

107 ф. А. ВАСИЛЬЕВ - И. И. ШИШКИНУ

Ялта. 11 августа 1872

Дорогой мой Иван Иванович, мне пишет Иконников, что здоровье Жени не блестящее; я и мама не беспокоились бы так, если бы он, Иконников, не повторял этого в каждом письме. Ради бога, подумайте об этом серьезнее, не начните принимать какие-нибудь меры в то время, когда они будут не действиительны, потому что будут приняты поздно. Иконников пишет, что Вы думаете ехать с ней за границу? Правда ли это? Если это можно будет сделать, то, конечно, лучше этого и придумать ничего нельзя, но, в противном случае, нельзя ли Вам будет приехать на зиму сюда, в Ялту,- это тоже будет очень хорошо, тем более, что и не далеко, а польза будет несомненная. Напишите, пожалуйста, и успокойте нас. Мама предлагает Вам ехать сюда еще и потому, что мы сами проживем и эту зиму здесь, а следовательно, Жене будет здесь удобнее; мама предлагает даже поехать к Вам для того, чтобы свезти сюда Женю, которая, имея детей, будет нуждаться на железной дороге в помощи близкого человека. Зима здесь весьма хороша для грудных больных, но во всяком случае Вы вперед посоветуйтесь об этом с Боткиным, (Боткин Сергей Петрович (1832-1889)-врач-терапевт, профессор Медико-хирургической Академии, общественный деятель. Основоположник физиологического направления в клинической медицине.) который в конце августа едет из Крыма в Петербург. Еще раз повторяю, напишите хоть одно слово, и, если действительно сестра чувствует себя нехорошо, то, не отлагая, принимайте меры. Мое здоровье поправляется, мама не совсем хороша, благодаря еще и последней катастрофе, которая тяжело обрушилась на нас. (17 июля скончался брат Ф. А. Васильева - Александр.) Я работаю, как и всегда, только приходится работать из-за денег, что меня всегда весьма огорчает; великий князь Владимир Александр[ович], (Владимир Александрович (1874-1909)-вел. кн., с 1869 г. товарищ президента Академии художеств, с 1876 по 1909 - ее президент.) который уже получил одну мою картину, (Картина «Горы и море», исполненная Васильевым в августе 1872 г. (ГРМ).) заказал еще четыре, от которых я не мог отделаться, хотя и пробовал; (По заказу вел кн. Владимира Александровича Васильев должен был исполнить четыре пейзажа, которые предназначались для украшения ширм.) еще, к довершению печали, эти картины нужно окончить к сроку, к 24 декабря; так что начатые картины так, значит, и пропадут даром, да и на конкурс в нынешнем году не удалось написать, так как время остается только январь да февраль будущего года, а Вы небось опять такую штуку выдвинете, что опасно мне и рассчитывать писать. Передайте Жене мой сердечный поклон и скажите, что если не пишу ей отдельно, то это только потому, что я полагаю: все равно писать что ей, что Вам, и что она прочтет это письмо, так же как и Вы; да и отдельно пишешь только тогда, когда есть в этом необходимость и нет лени, чего я к себе никак не могу применить. Ай! Как поздно. Прощайте, будьте здоровы и напишите два слова, чтобы успокоить маму, которая ужасно беспокоится. Как бы я желал поцеловать мою милую Лидочку.

Весь Ваш Ф. Васильев.